Николас Эймерик, инквизитор. Валерио Эванджелисти
приступа кашля, на этот раз такого длинного и сильного, что сестра в тревоге вскочила на ноги. Больной кивком попросил ее отойти. И продолжил говорить, хотя глаза его наполнились слезами:
– Это мои последние мгновения. Господи, дай мне сил закончить! – он пристально посмотрел на Эймерика. – Отец Николас, этот замок проклят, эта земля проклята. Мы победили мавров, но разрешили им жить среди нас, как и всем остальным неверным. Сам король прислушивается к советам иудеев. Вы отдаете себе отчет, что Арагон до сих пор не стал христианским?
Эймерик окинул взглядом мавританскую архитектуру свода и изысканные мозаики, теряющиеся в сумраке залы; в отблесках пламени то появлялись, то исчезали красные и золотые узоры.
– Мне так же больно видеть это, как и вам, – сухо сказал он. – Педро IV слишком терпим.
– Есть кое-что и похуже. Среди женщин этого города… – Фраза оборвалась на полуслове, рот старика широко раскрылся. Его тело сотрясали конвульсии, от которых кровать ходила ходуном. Он старался превозмочь себя, а из горла вырвался сдавленный крик: – Господи, дай мне закончить! Прошу тебя!
Сестра склонилась над худым телом и обняла его, будто хотела остановить агонию.
– Отец, умоляю вас, – обратилась она к Эймерику. – Позовите лекаря, слугу, хоть кого-нибудь.
– Нет! – нечеловеческим усилием старик высвободился из объятий. Из-под одеял показалось высохшее тело, едва прикрытое окровавленной рубашкой. Под мышками чернела короста, сквозь которую сочились гной и кровь. Ужасное зрелище. – Нет! Вы должны знать! Я не хочу… Я должен рассказать… Боже мой. Боже мой! – запах гниения и разлагающегося мяса окружил умирающего такой плотной стеной, что, казалось, ее можно потрогать руками.
Эймерик вне себя от ужаса хотел уже сбежать, но дальнейшие слова старика заставили его остаться.
– Слушайте! – закричал отец Агустин, приподнимаясь и протягивая руки. – Цистерна… То, что в цистерне… И то, что я нашел… Женщины, женщины озера… Сожгите их, сожгите! Прежде чем станет слишком поздно. Прежде чем… – совершенно обессилевшее тело упало на койку. Изо рта потекла темная слюна. Старик страшно захрипел, а потом замер; глаза закатились.
Сестра зарыдала и уронила голову на край кровати. Эймерик несколько секунд наблюдал за сценой, испытывая невольное облегчение от того, что агония закончена. Потом широкими шагами пересек залу, почувствовав непреодолимое желание вдохнуть чистый воздух. В коридоре, в углу, он увидел неподвижно стоящего послушника, возможно, ожидавшего приказаний.
– Отец Агустин де Торреллес умер, – сухо сказал Эймерик. – Где каноники?
– Поют заутреню.
– Поспеши к ним. Пусть прекращают пение и идут сюда. Если понадоблюсь, я буду на верхнем этаже, в келье отца Агустина. Но не хочу, чтобы меня беспокоили попусту.
Казалось, юноша несколько удивлен авторитарным тоном, на который Эймерик, в силу своего положения, не имел права; но потом слегка поклонился и быстрым шагом отправился исполнять указания.
Отдавая распоряжения, Эймерик с наслаждением вдыхал влажный воздух. Потом подобрал