Концерт отменяется. Марина Серова
вокруг, осмотрюсь.
– Хорошо, держи в курсе. – Кирьянов уже садился в машину. – И по поводу своей задумчивости тоже. Настораживает меня, когда ты такая.
Хлопнула дверь, и полицейская «Веста», медленно вырулив из-за припаркованных автомобилей, покатилась по улице.
Я снова повернулась к зданию и, задрав голову, стала разглядывать фасад. Все окна по той секции, под которой лежало тело, были закрыты.
«Это исключает версию самоубийства при прыжке из квартиры. За собой окно не закроешь и домочадцев не попросишь это сделать. А вот тот, кто его выбросил – если выбросил, – вполне мог затворить окошко».
Еще оставалась крыша, но с нее прыгать было проще всего.
Я обошла дом вокруг. Обычный двор, заставленный машинами, которые, словно шубу с барского плеча, оставили свободной небольшую детскую площадку. Пара мамочек с колясками медленно брели по дорожке, уворачиваясь от путающегося под ногами пса. Он был из тех собак, единственной жизненной целью которых, как всегда мне казалось, было помешать максимальном количеству людей двигаться прямым путем.
Дверь в подъезд была железной и когда-то закрывалась на ключ, однако теперь сиротливо покачивалась на петлях, оставив проем, достаточный для того, чтобы через него беспрепятственно мог пройти суетящийся во дворе пес.
«Что ж, это усложняет задачу, – подумала я. – Значит, в подъезд мог зайти кто угодно и когда угодно».
Внутри было тихо, и, несмотря на незапирающуюся дверь, подъезд производил не самое худшее впечатление. По крайней мере, он не напоминал собой филиал уличного туалета, а это уже немало, смею заметить. Железные двери всех оттенков серого и бордового, бетонные лестницы и мощенные кафелем площадки этажей. Этот подъезд как будто послужил декорацией для всех выпусков программ о работе дежурной части, которая выходила на ТВ со времен моей юности по настоящее время. Двенадцать этажей – это немало, но я решила пройтись до самого верха пешком. Каждый раз меня встречала пустая площадка, на которой все так же молчаливо глазели четыре двери.
Дойдя до самого верха, я не обнаружила ровным счетом ничего. Никаких следов или брошенных вещей, и что самое важное – выход на крышу заперт на большой висячий замок. Он был хоть и старый, но это не значило, что его не могли открыть и потом закрыть. Значит, это убийство, ведь все окна и двери закрыты. Можно было бы снять отпечатки пальцев, но преступник – если только он не полный идиот – наверняка совершал преступление в перчатках.
«Что ж, это неплохой результат, – подумала я. – Его путь вниз начался либо на крыше, либо в одной из квартир. Надеюсь, Кирьянов отправит своих опросить жильцов подъезда».
На обратном пути вниз меня не отпускала мысль, что убийца проходил здесь. Психология подобных людей меня занимала ровно настолько, насколько это было необходимо для раскрытия того или иного дела. Но иногда мозг против моей воли фокусировался на подобных моментах.
«Ты столкнул человека с крыши (или из окна) и знаешь, что он уже точно там, внизу, на асфальте. Ты спокойно закрыл окно, чтобы никто не узнал, в какой