О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе. Группа авторов
и борьбу с разрывами сознания. При известной дискретности они имеют свою логику и последовательность. Путь от вспышки к вспышке. Если принять и уловить их код или хотя бы направление, найти связующие эту систему слова, то очнемся мы внутри глубоко художественного текста. Разрывы в нем распахивают окна в мир.
В этом мире мы с ним после университета встречались эпизодически: я уехал в Архангельск, работал там в издательстве. Саня год «по распределению» отдал сельской школе. Вернувшись из Архангельска, я застал его в должности старшего научного сотрудника Всесоюзного музея А. С. Пушкина, мне же досталась доля редактора самого, нужно сказать, одиозного отдела массово-политической литературы в «Лениздате». С ним я неблагополучно расстался довольно скоро – ровно в 50-ю годовщину Октября. Тут дорожки наши с Саней начали разбегаться, не всегда переплетаясь. К моему удивлению, мой друг оставил пушкинистику ради участия в современной литературной жизни – занял место редактора отдела прозы в журнале «Нева». Печататься Самуил Лурье начал сравнительно (со своими сверстниками) рано – в журнале «Звезда» (1964. № 4), однако в советское время публиковаться ему удавалось лишь изредка: несколько рецензий и очерков из истории литературы и живописи.
От самиздата он отстранился принципиально – и на всю жизнь. Как и его сверстник и приятель с университетских времен Сергей Довлатов, прежде всего Самуил Лурье хотел стать профессиональным литератором.
На главную из написанных им в те годы вещей – роман «Литератор Писарев», подготовленный к печати и анонсированный издательством «Детская литература», – договор был расторгнут и набор рассыпан по инспирированному госбезопасностью указанию Госкомиздата РСФСР. Журнальный вариант в «Неве» (1979. № 7–8) утешил Саню мало. Очень хотелось увидеть изданной свою книгу. Но ведь и в Госбезопасиздате тоже своего рода метафизики сидели, догадывались, с какими врожденными идеями бороться. Ощущали, к чему тут явился этот новый Писарев – Лурье, полагавший, что высшее проявление человеческой сущности – это правильно выраженная мысль. А самое низменное – корежащая ее цензура. То есть то, что направлено против свободы выражения, преднамеренно ей препятствует. Об этом у него «Литератор Писарев», об этом и «Изломанный аршин». Как и то сочинение, с которым он от нас ушел, – о М. Е. Салтыкове-Щедрине.
Принципиальная позиция, отстаиваемая Самуилом Лурье, состояла в том, что он литературу ставил и ценил выше жизни. Выше условий, в которые человек брошен идеологизированной судьбой. Личность, не умеющая правильно выразить свою мысль, обречена не только на непонимание себя другими, но и на непонимание себя самой собой. Психологическая острота и проникновенность литературной манеры Лурье основаны именно на этом вроде бы простом фундаменте: познай язык человека – познаешь и его душу. «Если бы население России, – пишет он, – в своем большинстве научилось использовать русский язык как орудие мышления – жить здесь