Татьяна и Александр. Полина Саймонс
алчных и эгоистичных, заносчивых и мстительных людей. Я не хочу, чтобы ты стал таким.
– Александр, – подхватила мать, – мы хотим, чтобы ты приобрел те положительные черты, которых нет у жителей Америки.
– Это верно, – согласился Гарольд. – Америка делает людей слабыми.
Александр отошел от родителей, не отрывая взгляда от своего хмурого отражения в зеркале. Именно на себя он смотрел, когда они вошли. Рассматривая свое лицо, он думал: «Каким я стану мужчиной, когда вырасту?» Кивнув отцу, он сказал:
– Не беспокойся, папа. Ты будешь гордиться мной. Я не буду алчным, эгоистичным, заносчивым и мстительным. Я буду исключительно сильным человеком. Поехали. Я готов.
– Я не хочу, чтобы ты стал сильным человеком, Александр. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком. – Гарольд помолчал. – Лучше меня.
Когда они выходили, Александр обернулся и в последний раз взглянул на свое отражение в зеркале. «Я не хочу забывать этого мальчика, – подумал он, – если мне когда-нибудь понадобится вернуться к нему».
Стокгольм, май 1943 года
«Пора на что-то решиться, – подумала восемнадцатилетняя Татьяна, проснувшись одним прохладным летним утром. – Я не могу больше так жить». Она встала с кровати, умылась, расчесала волосы, собрала книги и немногие предметы одежды и вышла из номера отеля, оставив его совершенно чистым, словно и не прожила в нем больше двух месяцев. Белые шторы то вздувались, то опадали от неумолимо дующего сквозняка.
И эту неумолимость она ощущала внутри себя.
Над столом висело овальное зеркало. Прежде чем уложить волосы, Татьяна пристально посмотрела на себя. На нее глядело лицо, которое она больше не узнавала. Детская округлость исчезла, уступив место удлиненному овалу с напряженными скулами, высоким лбом, твердым подбородком и сжатыми губами. Прошло уже много времени с тех пор, как она смеялась, демонстрируя красивые зубы и ямочки на щеках. Шрам на щеке от осколка разбитого лобового стекла зажил, осталась лишь тонкая розовая полоска. Веснушки тоже поблекли, но вот свои глаза Татьяна узнавала с трудом. Ее некогда сверкающие зеленые глаза казались на бледном лице единственными прозрачными барьерами между чужаками и ее душой. И эти глаза наводили ужас. Она не осмеливалась поднимать взгляд на людей. Она не могла даже смотреть на себя. Один взгляд в зеленый океан – и становилось понятным, какие бури бушуют за хрупкой оболочкой.
Татьяна расчесала свои платиновые волосы, доходящие до лопаток. Она перестала ненавидеть свои волосы.
Как могла она ненавидеть свои волосы, если Александр так сильно их любил!
Она не станет об этом думать. Ей хотелось обрезать волосы, совсем коротко, как шерсть у ягненка, которого ведут на заклание; ей хотелось не только остричь волосы, но и вырвать глаза, зубы, выдрать артерии из горла.
Завязав волосы в пучок на макушке, Татьяна надела сверху косынку, чтобы привлекать как можно меньше внимания, хотя в Швеции, где полно белокурых девушек, ей легко было потеряться в толпе.
Определенно,