Лига Вольных Игроков. Марат Шукдин
тут – стук в дверь. Резкий, требовательный, как удар хлыста по голой спине. Дворецкий, этот старый пёс Бернар, с вечно постной физиономией и интонациями могильщика, сообщил, что прибыл курьер с пакетом от «Лиги Вольных Игроков». Будь проклята эта Лига и все её мерзкие игры!
С тяжёлым, словно налитым свинцом, сердцем я отстранился от Анжелики, с трудом поднялся с кровати. Долг… Проклятое слово. Короткое, как выдох, и тяжёлое, как надгробная плита.
Она больше не плакала. Слёзы высохли, оставив после себя лишь влажные дорожки на щеках да красноватые прожилки в белках глаз. На её лице застыло выражение… спокойствия? Да. Уверенности? Пожалуй. И ещё – какой-то странной, затаённой решимости. Словно она уже всё знала. Всё решила. Моя Анжелика… Она никогда не пыталась меня удерживать, когда дело касалось долга или… чести. Даже если этот «долг» заключался в том, чтобы убивать других людей ради забавы кучки пресыщенных аристократов и собственного выживания. Она понимала. Всегда понимала. И в этом тоже была её сила, её… особенность. Её проклятие?
– Я должен идти, – хрипло произнёс я, хотя она и так всё знала. Даже не глядя на меня, безошибочно угадывала каждое моё движение, каждую мысль, каждое… колебание.
– Я знаю, – просто ответила она, и в её голосе не было ни упрёка, ни сожаления, ни страха. Только… понимание. И какая-то глухая, затаённая тоска, которую я, кажется, начинал улавливать всё чаще и чаще.
Я собрался с мыслями, как собирают рассыпавшиеся бусины – торопливо, нервно, боясь упустить хоть одну. Лига… Снова эта чёртова Лига! Сколько ещё можно? Сколько ещё крови должно пролиться, чтобы эта проклятая игра, наконец, закончилась?
Вступивший в Лигу не имел права выйти из неё по своей воле, не имел права отказаться. Можно было лишь трижды отсрочить своё участие… Но я использовал все три попытки. Дальше – только смерть. Либо ты убьёшь, либо убьют тебя. Третьего не дано. И если раньше, до встречи с Анжеликой, мне было, в сущности, плевать, то теперь… Теперь у меня было ради чего жить. И ради кого умирать, если понадобится.
Я принял из рук курьера – тощего, бледного юнца с бегающими глазками – запечатанный сургучом конверт с гербом Лиги, расписался в получении, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Герб этот – скрещённые клинок и арбалет на фоне окровавленной луны – вызывал у меня приступы тошноты.
Через две недели, вас уведомят, кто ваша "дичь", – произнес я, заученную фразу, ощущая как ком в горле, мешает дышать.
Рудольф мысленно начал отсчет: "Неделя, шесть дней, двадцать три часа…". Я знал правила, как вызубренный в детстве катехизис. Времени у черты мало, дальше – неизвестность.
Мысли, словно испуганные птицы, бились в черепной коробке, унося меня в прошлое…
Тени прошлого
Столица осталась позади, растворившись в дымке, словно похмельный сон. Шумная, суетливая, пропахшая духами и пороком Лютеция, со всеми её интригами, балами и борделями… Она манила, эта ненасытная