Великий князь. Алексей Кулаков
легко касаясь ее листков. Достав небольшой кинжал, с заметным усилием срезал не особо толстую ветку, повертел ее в руках и разочарованно отбросил прочь, после чего повторил все свои действия в отношении зарослей крыжовника, только на сей раз вместо чувства разочарования на его лице проявилось явное недовольство. Вернув клинок в ножны, тринадцатилетний Рюрикович сложил руки за спиной и прогулочным шагом вышел из пятна буйной зелени, находясь при этом в легкой задумчивости. Чем ближе он подходил, тем сильнее чувствовалась исходящая от царственного отрока благодать – в груди разгорался невидимый огонь, тело наливалось силой и невероятной жаждой движения, а восприятие обострилось так, что…
– Гонец.
Опомнившись после незаметного тычка в спину (спасибо сотнику!), мужчина согнулся в искренне-низком и отчасти благоговейном поклоне, одновременно протягивая вперед изящный кожаный тул. Внимательно оглядев затейливый оттиск единорога, выдавленный на алой капле сургуча, царевич легонько нажал ухоженными пальцами на печать, безжалостно ее ломая. Вскрыл футляр, вытянул на свет божий плотную бумагу, развернул и почти сразу изогнул бровь в удивлении:
– Хм?..
Скрутив обратно грамоту с родительским посланием, царевич на краткое мгновение задумался:
– Пока отдыхай. Ступай.
Дождавшись, пока мужчина в красной шапке отдалится на пару-тройку саженей, Дмитрий перевел взгляд на сотника своей охраны и вместо долгих разговоров вручил ему отцовское письмо. Лишний раз подчеркнуть свое доверие, а заодно прилюдно честь немалую оказать – опять же и языком трепаться не надо.
– Великое посольство Литовское… Через двадцать дней будет в Москве. Никак литвины новое перемирие желают устроить?..
– То лишь батюшке ведомо. Выезжаем поутру, налегке и поедем через Гжель.
Постельничий боярин всей своей фигурой постарался изобразить немой вопрос, желая прояснить столь странный выбор пути в Москву.
– Раз уж так все сложилось, то грех упускать возможность осмотреть новые мануфактуры и фаянсовый завод.
Понимающе поклонившись, старшо́й царевичевой стражи отошел к ожидающим его распоряжений десятникам, а освободившееся место занял сребролюбивый купец Тимофейка, держащий в руках малый отрез некрашеной шерстяной ткани.
– Получилось, государь-наследник, как есть получилось!..
Наблюдая, как руки царевича пристрастно мнут и растягивают довольно тонкое полотно, торговый гость горделиво улыбался. С гарусом[7] фламандской или испанской выделки его ткань, конечно, не сравнится. А вот с той, что делают в королевстве Польском, – очень даже! И шалон[8] у его ткачих тоже вполне хорош выходит. Вот только с льняным атласом покамест беда – никак не получается, проклятый… Ну да ничего, со временем да божьей помощью и это дело сладится!
– Славно.
– А с той
Шерстяная ткань для пошива платьев.
Плотная шерстяная ткань, из которой шилась верхняя одежда.