Аул Бастунджи. Михаил Лермонтов

      Была их сакля меньше всех других,

      И с плоской кровли мох висел зеленый.

      Рядком блистали на стенах простых

      Аркан, седло с насечкой вороненой,

      Два башлыка, две шашки боевых,

      Да два ружья, которых ствол граненый,

      Едва прикрытый шерстяным чехлом,

      Был закопчен в дыму пороховом.

      Однажды… Акбулата ждал Селим

      С охоты. Было поздно. На долину

      Туман ложился как прозрачный дым;

      И сквозь него, прорезав половину

      Косматых скал, как буркою, густым

      Одетых мраком, дикую картину

      Родной земли и неба красоту

      Обозревал задумчивый Бешту.

      Вдали тянулись розовой стеной,

      Прощаясь с солнцем, горы снеговые;

      Машук, склоняся лысой головой,

      Через струи Подкумка голубые,

      Казалось, думал тяжкою стопой

      Перешагнуть в поместия чужие.

      С мечети слез мулла; аул дремал…

      Лишь в крайней сакле огонек блистал.

      И ждет Селим – сидит он час и два,

      Гуляя в поле, горный ветер плачет,

      И под окном колышется трава.

      Но чуть далекий топот… кто-то скачет…

      Примчался; фыркнул конь, заржал… Сперва

      Спрыгнул один, потом другой… что это значит?

      То не сайгак, не волк, не зверь лесной!

      Он прискакал с добычею иной.

      И в саклю молча входит Акбулат,

      Самодовольно взорами сверкая.

      Селим к нему: «Ты загулялся, брат!

      Я чай, с тобой не дичь одна лесная».

      И любопытно он взглянул назад,

      И видит он: черкешенка младая

      Стоит в дверях, мила как херувим;

      И побледнел невольно мой Селим.

      И в нем, как будто пробудясь от сна,

      Зашевелилось сладостное что-то.

      «Люби ее! она моя жена! —

      Сказал тогда Селиму брат. – Охотой

      Родной аул покинула она.

      Наш бедный дом храним ее заботой

      Отныне будет. Зара! вот моя

      Отчизна, всё богатство, вся семья!..»

      И Зара улыбнулась, и уста

      Хотели вымолвить слова привета,

      Но замерли. – Вдоль по челу мечта

      Промчалась тенью. По словам поэта,

      Казалось, вся она была слита,

      Как гурии, из сумрака и света;

      Белей и чище ранних облаков

      Являлась грудь, поднявшая покров;

      Черны глаза у серны молодой,

      Но у нее глаза чернее были;

      Сквозь тень ресниц, исполнены душой,

      Они блаженством сердцу говорили!