Руны Вещего Олега. Михаил Задорнов
подпадали под влияние вдохновенных речей пастыря, даже те, кто не понимал славянской речи.
Воодушевлённый молчанием русов, Иллар принялся ходить по их рядам, понуро выстроившимся вокруг Священного Древа, осенять крестным знамением и брызгать водой из специальной серебряной ендовы, которую нёс помощник. Русы покорно терпели чудачества греческого проповедника, надеясь, что, может быть, этими непонятными действами всё и закончится и их наконец оставят в покое. Но зря они так думали.
– Так порушим же, дети мои, возлюбленные Богом нашим Иисусом Христом, – вскричал проповедник, принимая из рук старшего телохранителя приготовленный заранее топор, – сие древо и сии камни, как символ языческой скверны, которое по невежеству называли вы ранее богом своим и которому посвящали молитвы свои!
В наступившей полной тишине, когда даже птицы, населявшие огромную крону древа, замолкли в ожидании беды, шагнул к могучему стволу бледноликий священник и ударил по живому раз, другой, третий. Крепкое древо, как добре натянутая струна, отозвалось на каждый удар топора едва заметной дрожью, которая разбежалась тревогой по корням и ветвям и погасла частью в сырой земле, а частью в небесном своде, где лопотала бесчисленная листва. Как и чем ответят на сию дрожь земля и небо?
Бум-бум-бум – негромким набатом звучали удары. Тридцать три раза, по числу лет своего кумира Христа, поднимал дрожащей рукою тяжёлый для него топор философ Иллар и опускал в морщинистую кору Священного Древа. Острое железо повредило тёмную бугристую кожу, под которой показалась светлая и влажная плоть. Обессиленный, философ хотел передать топор кому-нибудь из просветлившихся тавроскифов, но никто из них не принял орудие. Наступило неловкое молчание. Один из охоронцев Иллара сделал знак друнгарию, и воины, подходя по одному, принялись наносить сильные рубящие удары в основание могучего ствола, посылая мерные сигналы смерти.
– Беда, великая беда станется, – прошептал одними побелевшими губами дед Щука и обессиленно опустился на землю, ощущая от неё каждый новый удар топора.
Потом воины подходили уже не по одному. Забрав у русов топоры, которые те так и не решились пустить в дело, греки кромсали неподатливое древо с разных сторон, попирая ногами, обутыми в воинские сандалии, груды дубовой коры и щепы.
Первой пала вишня. Уже полностью был перерублен её ствол, но крепкие объятия ветвей могучего дуба не давали упасть любимой, они до последнего были верны друг другу и принимали смерть вместе, не разделяя переплетённых ветвей. Даже мужи и старейшины, глядя на гибель деревьев, плакали, не говоря о жёнах и вторящих им младенцах. Только люди из иного мира, видящие в деревьях лишь дрова для растопки или будущие стропила для поддержания тяжёлой черепицы на богатых греческих домах, всё более распалялись из-за неподатливой твёрдости великана и его упорного нежелания пасть к ногам победителей.
Второй десяток воинов занялся уничтожением каменного святилища Хорса, бывшего одновременно солнечным календарём, с