Юность Барона. Обретения. Андрей Константинов
они бабку до Чернышева моста[15], а тут ей навстречу пацан выперся. По всему видать – знакомый, потому как с ходу взялся бабке выговаривать, жестикулировать. А потом под локоток подхватил, и дальше они уже вдвоем заковыляли. Вот такая случилась непруха.
– И че мы теперь-то за ними премся? Фьюить, уплыли сережечки.
– Заткнись, Дуля! – Гейка еще раз внимательно всмотрелся в бабкиного провожатого. – А я, кажись, знаю этого парня. Ну-ка, ну-ка.
Он ускорил шаг, сокращая дистанцию, окликнул:
– Эй, Юрец!
Провожатый обернулся, сделал удивленное лицо, и Гейка понял, что не ошибся. «Однако. Вот ведь как бывает!»
– Ходь сюды на минуточку!
Юрка о чем-то переговорил с бабкой. Та кивнула, едва переставляя ноги, двинулась дальше, а Юрка направился к парням.
– Ну, здоро́ва, хрустальных люстр убивец! Живой?
– Живой.
Они обменялись рукопожатиями, после чего Юрка вежливо обратился к Дуле:
– Меня Юра зовут, а тебя?
– Зовут Завуткой, а величают Уткой! – оскалился тот.
– Не обращай внимания на придурка – его, когда в младенчестве крестили, пьяный поп на пол уронил. Юрец, я чё спросить-то хотел: эта старуха – знакомая твоя или где?
– Она не старуха. Это бабушка моя.
– А! Та самая? У которой денег на кино не хватает?
– Ну да. А что?
– А то. Считай, подфартило ей сегодня.
– Ей-то сфартило, зато у нас постный день, – мрачно откомментировался Дуля.
– Пасть закрой! – огрызнулся Гейка. – Снег попадет, гланда распухнет – чем тогда глотать станешь?
– Я-то закрою. Но со Шпалерой сам объясняться будешь, когда он…
Докончить фразу Дуля не успел: неуловимым движением Гейка ударил его под дых. Да так, что тот захрипел от боли и кулем осел на снег.
– За что ты его? – Потрясению Юрки не было предела.
– Я же предупредил, чтоб языком зря не молол. Ты вот что, Юрец, передай бабке, чтоб одна по рынкам с золотишком более не таскалась.
– Каким еще золотишком?
– Вот у нее и спроси, если не в курсе. А коли вас так прижало, что край, лучше сам ходи на Сенную. Я тебя к Марцевичу подведу, там недалеко. Он мне доверяет и подстав устраивать не станет. Цену, конечно, даст на мизере, зато без обману и кровяни.
– А кто такой Марцевич? И почему кровяни?
– М-да… Мы с тобой словно бы в разных городах выживаем. Марцевич – он в тресте столовых служит. Потому жратвы у него – как у дурака фантиков. Вот он и барыжит по-черному: за хавчик у народа золотишко отжимает, картины, хлам всякий старинный.
– Вот сволочь! – Юрка невольно сжал кулаки. – Шкура!
– А вот те, которым удалось у него какие-нить канделябры на дуранду сменять, по-другому меркуют. Вон бабка твоя понесла серьги на рынок. И правильно сделала. Золотишко – оно, конечно, блестючее, но на вкус – так себе.
Только теперь начиная что-то такое соображать, Юрка посмотрел на откашливающегося на снегу Дулю,
Ныне – мост Ломоносова.