Память льда. Том 2. Стивен Эриксон
трупов поднимаются безмолвные, словно призраки, «Серые мечи», расчищают себе дорогу резкими движениями, будто они только что проснулись от ужасного ночного кошмара. Было видно дюжину солдат – ровно на двенадцать больше, чем мог надеяться их командир.
Послышался топот сапог. Моргая от едкого пота в глазах, Итковиан попытался разглядеть фигуры, которые приближались к нему отовсюду.
«Серые мечи». Грязные и порванные накидки, бледные молодые лица капанских новобранцев.
Одной из фигур оказался закованный в воронёный доспех Смертный меч на боевом коне. Его заляпанные кровью чёрные волосы спутались и напоминали гриву, огромная рука в латной рукавице сжимала священный клинок Фэнера.
Брухалиан поднял забрало. Тёмные глаза пристально смотрели на Итковиана.
– Прошу прощения за задержку, сударь, – громко произнёс Смертный меч, подъехав к Кованому щиту.
Только сейчас Итковиан заметил за спиной Брухалиана торопливо подходящего Карнадаса. Несмотря на осунувшееся и белое, точно у покойника, лицо соратника, Кованый щит был как никогда рад его видеть.
– Дестриант! – задыхаясь, позвал Итковиан, шатаясь в седле. – Мой конь… мои солдаты…
– Фэнер со мной, сударь, – дрожащим голосом ответил Карнадас. – И потому – отвечу.
А затем мир померк. Итковиан неожиданно почувствовал руки под собой, как будто упал в объятия. В мыслях снова всплыло – мой конь… мои солдаты… – а затем всё погрузилось в небытие.
Они разбили хлипкие ставни, прорвались через комнаты на втором этаже. Проползли по забитому трупами тоннелю, который когда-то был лестничным пролётом. «Клыки» Остряка стёрлись, покрылись трещинами и зазубринами. Затупились, превратились в дубинки в руках. Он захватил главный коридор, медленно и планомерно сооружал баррикады из остывающих тел и сломанных костей.
Капитан не испытывал усталости, чувства его не притупились. Дыхание оставалось ровным, только чуть более глубоким. На предплечьях сложился странный узор из кровавых пятен – будто остроконечные полоски, кровь почернела и, казалось, впиталась в кожу. Но ему было всё равно.
Тут и там в море тенескаури виднелись провидомины. Наверное, попали сюда против воли, увлечённые людским потоком. Чтобы пробиться к ним, Остряк резал крестьян. Он жаждал только одного. Добраться до них. И убить. Всё остальное – мусор; раздражает, мешает пройти. Препятствие на пути.
Если бы он увидел собственное лицо, вряд ли бы узнал. Чернеющие полосы расходились от глаз и поросших бакенбардами щёк. Бороду пронизывали янтарные рыжевато-коричневые нити. Глаза желтели высушенной на солнце степной травой.
У него под началом было уже сто человек – безмолвные фигуры, продолжение его воли. Они не задавали вопросов, смотрели на него с трепетом. Капитан заметил, что лица воинов светились, когда на них падал его взгляд. Он не удивился, а может, попросту не понял, что это сияние было лишь отблеском слабого тёплого свечения его собственных глаз.
Остряк был доволен.