Жития святых, написанные святыми. Сборник
милостыню народу моему и приношения (Деян. 24, 16–17). Чего, конечно, никогда не сделал бы враг иудейской нации и религии.
При сем нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом. Это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня (Деян. 24, 18–19). Требование совершенно справедливое, без исполнения которого нельзя было и судить Павла.
Или пусть сии самые скажут, какую нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом, разве только то одно слово, которое громко произнес я, стоя между ними, что за учение о воскресении мертвых я ныне судим вами (Деян. 24, 20–21). То есть если только его захотят осудить совершенно невинно.
Феликс, который уже из письма Лисия ясно увидел невиновность Павла, тотчас приметил, что обвинители его действуют по одной злобе, но порядок судопроизводства требовал, чтобы клевета, возводимая на него, была рассмотрена законным порядком. Надлежало узнать, точно ли «назорейская ересь», в коей обвинялся Павел, была противна закону Моисееву, неприкосновенность которого римская власть брала под свою защиту, и точно ли он производил возмущение в народе. О последнем должен был дать свидетельство Лисий. Итак, Феликс в ожидании сего тысяченачальника отпустил первосвященников и старейшин, собственно говоря, ни с чем. Павел остался под стражей, которая по приказанию прокуратора ослаблена была до того, что он имел полную свободу видеться со своими знакомыми и получать от них все нужное для себя.
Желание любопытства ради услышать начальника (как называл Тертулл Павла) «новой ереси», которая стала уже обращать на себя всеобщее внимание, а более, вероятно, любопытство Феликсовой жены Друзиллы, которая, будучи иудеянкой знатного происхождения, могла принимать живое участие в деле Павла, в которое вовлечен был весь синедрион, расположили прокуратора послушать его проповедь о христианской религии. Развращенный язычник спокойно и со вниманием слушал проповедника, когда тот говорил о жизни и чудесах Иисуса Христа. Повествование это пока еще уживалось в его памяти рядом с известными ему рассказами о полубогах, но когда Павел начал рассуждать о чистоте, воздержании, справедливости и о будущем суде, то Феликс пришел в страх, язвы совести его раскрылись, он не мог далее слушать и отпустил Павла, сказав: Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя (Деян. 24, 25). «О, преступное отлагательство! – восклицает по этому поводу блаженный Августин. – О слова, исполненные вражды на благодать Божию! Любовь к миру, рассеянность, непрестанные забавы никогда не позволят снова найти удобного времени, пренебреженная благодать удалится, и грешник пробудится от своего усыпления разве только в аду».
В самом деле, Феликс впоследствии уже не чувствовал благотворного страха и угрызений совести, хотя часто призывал к себе и слушал Павла. Невиновность узника была совершенно очевидна для него. Он готов был возвратить ему свободу, ожидая только награды за свое правосудие. Узы и рубища Павловы не могли вселять надежду в корыстолюбивом