Узел связи. Из дневника штабного писаря. Михаил Поляков
нас встретил часовой и проводил офицеров в их вагончики, а меня – в столовую, которая оказалась огромной матерчатой палаткой. Дежурные повара поставили передо мной открытую банку тушёнки и блюдце с печеньем, намазанным маслом (главное здешнее лакомство), а после ужина отвели в казарму – тоже палатку, но поменьше. Никто из солдат, несмотря на поздний час, не спал – оказывается, ещё с утра стало известно о том, что сегодня прибудет новый командир узла, и нас дожидались с нетерпением. Меня тут же стали расспрашивать о том, кто со мной прилетел, не слышно ли, кому на замену прибыли офицеры, когда будет следующая смена, кого отошлют в часть, и так далее. А когда кончились эти вопросы, на которые я, впрочем, почти ничего не мог сказать, стали интересоваться тем, как поживает тот или иной знакомый солдат, уволился ли такой-то «дед», идёт ли уже в Москве снег, и всё в этом духе. Я отвечал как мог подробно и, кажется, никого не разочаровал.
Как я рад был пообщаться с ними – описать не могу. Тысячу раз я говорил себе об их необразованности, недалёкости. Замечу даже, что мне всегда приятно было ощущать свою инаковость в их среде, смеяться над ними, подмечая у них новые и новые недостатки. Это было чуть ни главным моим развлечением всю армейскую службу. Но с каким наслаждением я бы поменял это развлечение на то, чтобы подружиться с ними, стать своим среди них… Я уже по этому короткому ночному разговору почувствовал, как одичал в последние месяцы и как чудовищно соскучился по человеческому обществу. Сейчас, впрочем, поздно об этом жалеть… Кстати, встретил я в Ханкале двух своих старых знакомых, единственных двух солдат, с которыми хоть как-то общался в роте – Шейкина и Иванова. Несколько раз они приходили ко мне на боевой пост делать ремонт, клеить обои, и так далее. С Шейкиным – маленьким взбалмошным и крикливым пареньком мы, впрочем, сошлись мало, зато Иванов, бывший бригадиром у рабочих, часто и после заходил ко мне поболтать. Это высокий черноволосый парень с большими, блестящими чёрными глазами под скошенным лбом. Кажется, он старше всех нас, ему уже около двадцати пяти лет. На Узле он пользуется большим уважением, и даже успел стать тут старшиной роты, то есть ответственным за назначение дежурных, отопление палатки, и прочее. С ним у меня из всех солдат и теперь самые лучшие отношения. Он мне уже успел очень помочь – достал для меня сапоги, бритву и несколько кусков мыла, без которых тут никак не обойтись. Про него, кстати, известно, что он по матери наполовину чеченец, и до войны жил в Грозном. Правда, разговоров на эту тему он старается избегать, а я как-то не настаиваю. Разве что однажды, когда в казарме речь зашла о Чечне, он задумчиво проговорил, как бы обращаясь к самому себе: «А красив был Грозный до войны. Идёшь утром из дома в школу, смотришь – а горы солнцем залиты, всё блестит, сияет».
Следующий после прилёта день у нас был свободен, и я смог познакомиться с группировкой. Раньше по рассказам я представлял её себе как огромный