Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране. Владимир Виноградов
одеждой, предписанной протоколом шахского двора: визитка – черный, долгополый сюртук и серые с черным в полоску брюки.
Держалась шахиня немного нервозно, разговор особого значения не имел, перескакивал с одной темы на другую: о недавнем землетрясении, нынешней погоде, системе образования в Иране, музее каджарского искусства. Мы старались помочь ей и держали инициативу в беседе. Шахиня несколько раз бралась за сигареты, которые находились на столике в маленькой коробочке, по виду как обычно оформляют… Коран. Она стремилась показать себя гостеприимной хозяйкой. Поскольку за несколько дней до визита я по просьбе шаха направил ему для просмотра кинофильм-балет «Спартак» и нам уже этот фильм с благодарностью после просмотра вернули, мы поинтересовались впечатлениями хозяйки о фильме. Шахиня ответила, что она не видела фильм, даже не знала о нем. Поскольку мы, наверное, не могли удержаться от выражения удивления, шахиня как-то небрежно пояснила, что «он» (шах), наверно, смотрел фильм, у него ведь больше свободного времени, а я занята, он вообще больше смотрит кинофильмов, по ночам. От этой реплики как-то мгновенно нарушилось впечатление о доброй семейной идиллии, которую усиленно внушали сотни тысяч семейных портретов шаха, где все с такими счастливыми улыбками…
Позднее, примерно через год, Ховейда, ставший уже к тому времени министром двора, но все еще веривший в шаха, в неофициальной беседе, доказывая преданность шаха своему делу, небрежно щелкнул по стоявшей на столике фотографии шахини и сказал: «Шах не любит ни ее, ни детей, у него лишь одна любовь в жизни – это Иран». И во время другой беседы с шахиней, на острове Киш, когда мне пришлось сидеть с ней рядом за обеденным столом, она так же много и нервозно курила, вынимая сигареты из бисерной с бриллиантами сумочки, и так же как-то отчужденно говорила о своем муже-шахе.
Трудно, конечно, делать суждения о семейной жизни шаха, да и вряд ли это нужно и интересно, но в целом складывалось впечатление, что шах и шахиня жили каждый какой-то своей, раздельной и неестественной жизнью. Когда в решающие дни нарастания революции шах колебался, не зная, что предпринять, что противопоставить угрожавшей трону опасности, стало широко известно, что шахиня настойчиво требовала от него проявления твердости.
Во времена монархии шахиня проявляла большую активность, патронируя различные мероприятия по линии культуры (поскольку училась в Париже на архитектора), образования и благотворительности. Она направлялась в простой одежде в районы, пострадавшие от землетрясений, принимала различных общественных деятелей – в общем, была на виду. У нее были собственная канцелярия и секретариат, которые занимались всеми ее делами.
Проявляли активность и другие члены шахской семьи – сестры и братья шаха, с которыми также доводилось встречаться. Особо выделялась его сестра, принцесса Ашраф, – двойня шаха. Эта энергичная женщина, о личной жизни которой рассказывали самые необычные истории, возглавляла различные фонды, принимали участие в качестве представителя Ирана в международных конференциях, в деятельности ООН. Подобно