Внутренний порок. Томас Пинчон
меня с… а-а. – Профессиональный термин. – Конечно, а вы где?
Адрес оказался во внешнем Торрансе между Уолтерией и летным полем – дом с полуэтажами, у подъездной дорожки перечное дерево, на задворках эвкалипт и панорама тысяч маленьких японских седанов, что выплеснулись с главной стоянки на острове Терминал и маниакально выстроились вширь и вдаль по асфальту перед отправкой в автоагентства за пустынями Юго-Запада. По всей улице разговаривали телевизоры и проигрыватели. Деревья в этом районе просеивали свет до зелени. Над головой урчали аэропланы. На кухне в пластиковом горшке висел карликовый ползучий фикус, на плите варился овощной бульон, в патио, засунув клювики в цветки бугенвиллии и жимолости, в воздухе вибрировали колибри.
У Дока имелась хроническая проблема – одну калифорнийскую блондинку он не мог отличить от другой, – и тут он обнаружил на все сто процентов классический экземпляр: волосы, загар, спортивная грация – всё, кроме знаменитой на весь мир неискренней улыбки, коя, благодаря комплекту покупных резцов, говоря технически – «фальшивых», – побуждала тех, кому их хозяйка все-таки улыбалась, задуматься, что за реальная и скучная история их там разместила.
Заметив пристальный взгляд Дока:
– Героин, – симулировала объяснение она. – Высасывает из организма кальций, как вампир, – посидишь на нем сколько угодно времени, и зубы пойдут к черту. От дитяти цветов до заширенной шкварки – чпок, как по волшебству. И это самое приятное. А если подольше… ну, в общем.
Она встала и заходила. Не плачет – ходит, за это Док был благодарен: информация продолжает поступать, да еще и ритмично. По словам Нади, несколько месяцев назад ее муж Дик Харлинген передознулся героином. Насколько позволила торчковая память, Док припомнил это имя – даже в газетах про него что-то было. Дик играл с «Досками» – сёрф-группой, собравшейся еще в начале шестидесятых, теперь они считались пионерами электрической сёрф-музыки, а в последнее время занялись поджанром, который им нравилось называть «сёрфаделикой»: диссонирующий строй гитар, специфические модальности, вроде «хиджаз-кара» после Дика Дейла, невнятные вопли о спорте и радикальные звуковые эффекты, которыми всегда была знаменита сёрф-музыка: как вокальные шумы, так и самозаводка гитар и духовых. «Роллинг Стоун» отмечал: «После нового альбома “Досок” Джими Хендриксу придется снова захотеть слушать сёрф».
Вклад лично Дика в то, что продюсеры «Досок» скромно прозвали «Макахой звука», сводился к мычанию через мундштук тенора, иногда альт-саксофона, в тон играемой мелодии, словно инструмент его был неким гигантским казу, что еще более подчеркивалось звукоснимателями и усилителями «Баркус-Берри». По словам приметливых рок-критиков, на него повлияли Эрл Бостик, Стэн Гец и легендарный новоорлеанский студийный тенор-саксофонист Ли Эллен.
– Среди саксофонистов сёрфа, – пожала плечами Надя, – Дик считался фигурой внушительной, ибо время от времени импровизировал там, где второй и даже третий рефрены обычно повторяются нота в ноту?
Док стесненно кивнул.
– Не поймите меня