Там, где лес не растет. Мария Семёнова
стоял длинный струганый стол и при нём – прочные скамьи, сделанные из половинок бревна и гладких тёсаных пней.
– Э-э! С псиной куда!.. – сразу заворчал на Коренгу один из мужчин, стучавших ложками за столом.
– Мне страж здешний позволил, – негромко ответил молодой венн. Впрочем, больше ни с кем сегодня ссориться он не хотел и уже готов был развернуться, чтобы купить себе на торгу простокваши да пирожков… когда за него неожиданно заступились.
– Вечно ты, Кухта, всем недоволен, – подал голос другой сольвенн, помоложе. Он был очень крепок телом и широкоплеч, один глаз скрывала кожаная повязка, да и вторым он видел, судя по всему, еле-еле. Рядом с ним сидели друзья, он выглядел уважаемым и известным. – Чем тебе собака не угодила? Не в мису же к тебе морду суёт. А парню без неё никуда, она его тележку таскает. Что ему теперь, на улице хлеб жевать?
«Каков ни будь урод, а хлеб несёт в рот…» – вспомнилось Коренге.
Названный Кухтой буркнул что-то и продолжал есть, глядя в сторону. То ли спорить не захотел, то ли усовестился.
– И собака-то, сразу видно, вежливая, мирная, не кусается, – добавил кто-то из друзей одноглазого.
Ждать, пока грозный охранник выполнит обещание, пришлось недолго. Коренга только-только устроился и огляделся, когда бухнула боковая дверь харчевни и наружу выскочила стряпуха. Это была кудрявая девчонка помоложе самого Коренги, лет пятнадцати, а может, четырнадцати. Потеплевшее солнце уже успело от души нацеловать её, украсив нос и щёки веснушками. И выскочила она во дворик очень по-девчоночьи – чуть не спиной вперёд, ещё оглядываясь и продолжая весело болтать с кем-то, оставшимся внутри. А поскольку Коренга, не желая утруждать добрых людей пустой беготнёй, устроился возле самой этой двери, она и налетела не глядючи прямо на Торона. И, кажется, даже не поняла в первый миг, во что ткнулась коленками, – в такое мягкое, тёплое да пушистое.
– Ой! – пискнула она затем, глаза сделались круглые, а из рук выпала меховая безрукавка, захваченная с собой.
Коренга не стал дожидаться, пока девушка испугается по-настоящему.
– Не сердись, добрая красавица, пёсик не тронет, – заверил он поспешно. – Он ласковый у меня. И умница. И лапку даёт…
Понятливый кобель сразу протянул юной стряпухе широченную мохнатую лапу. При этом он улыбался во все сорок два зуба, как бы говоря: «Да что ты, в самом деле, сестрёнка! Никто в мыслях не держал тебе обиду чинить…»
Одноглазый и его друзья засмеялись, погодя хмыкнул даже Кухта.
Девушка не без робости приняла тяжёлую когтистую пятерню… Тут же разом перестала бояться и живо присела на корточки – почесать кобелю шею. Торон, чья голова оказалась изрядно повыше её лица, немедленно обнюхал и со вкусом облизал её пальцы, пахнувшие съестным, окончательно закрепляя знакомство. Впрочем, когда рука девушки ненароком коснулась было попонки – кобель легко отстранился.
– И на это не сердись, милая, – сказал Коренга. – Так уж приучен. Там, по зепям[15], добро всякое,