Часы, намазанные на хлеб. Мария Владимировна Фомальгаут
мы здесь живые уже стоять не будем.
Смотрю в спину впереди идущему, как же его зовут, не знаю. Кажется, девушка звала его по имени, когда Коган приказал мне взять их живыми. Там, в городе.
Вспоминаю город, лучше бы не вспоминал, этот город без содрогания вспоминать нельзя. Горы трупов на улицах, трупов, среди которых тщетно пытаешься найти хоть что-то живое. Кажется, там, в городе, не только стреляли, но и взрывали, кто-то пытался уничтожить всех, всех…
А потом Коган сказал мне:
– Ищите. Там, в подвале.
Помню, меня передернуло, помню, не поверил, что в этом вымершем городе может быть кто-то живой.
– Ищите, – повторил Коган, – там, в подвале.
Кажется, тогда девушка звала своего спутника по имени – когда я нашел их. Когда стрелял по ним, еще сначала выстрелил, потом спохватился, а из чего, собственно, я стрелял, хорош я буду, если выпалил из парабеллума, русским по белому Коган мне говорил, брать живыми, живыми брать, они мне живые нужны. Посмотрел, из чего выстрелил, тут же забыл, кинулся к упавшим, отчаянно искал на телах следы пуль, нет, нет следов пуль, только две иглы воткнуты в тела…
Идем по туннелю.
Коган нас не видит.
По крайней мере, я надеюсь на это.
Интересно, что сделает Коган, когда увидит, что мы сбежали. Я сказал мы? Да, быстро я их к себе причислил, быстро… Они сбежали, я только помог, а получается – мы…
Интересно, что тогда сделает Коган. Я бы на его месте включил лучи. В нашу сторону. Чтобы я, идущий за ними сзади, съехал с катушек и набросился на впереди идущих, чтобы их убить. Интересно, успею я это сделать или нет. Наверное, наброшусь на девушку, чтобы её придушить, наверное, парень не даст мне это сделать, свернет мне шею, или полоснет по горлу ножом. Девчонка запричитает, за что ты его так, парень кинется её успокаивать, а что ты хотела, или он нас, или мы его…
Я бы на месте Когана это сделал. Да Коган и без моей подсказки догадается, пустит лучи.
Весь вопрос, успеем мы дойти до конца туннеля или нет.
И что там будет, в этом конце.
Вспоминаю.
Что еще здесь делать, только вспоминать, осталось заглядывать в прошлое, будущее какое-то неопределенное, даже слишком. Вспоминаю, как там, в кабинете Когана, я разливал кофе, добавлял коньяк, на глаз, на глаз, понять бы еще, сколько это – на глаз. Вспоминаю, как говорил Коган, медленно, с расстановкой, будто каждое слово выжимают из него клещами:
– Ну что мы имеем. Уникальный случай. Провалилась наша работа. Провалилась.
Откашливаюсь:
– Всего два человека живы остались.
– Не всего два. Целых два. А сколько таких по всему свету будет?
Коньяк переливается через край чашки на белоснежную скатерть. Вздрагиваю. Хоть я ему в официанты не нанимался, всё равно вздрагиваю.
– Ничего, ничего, – отмахивается Коган, – на счастье. А с этими разберитесь. С двумя.
– Обязательно.
– Вы раньше знали эту девушку?
– Да… нет. Не знаю.
– Как не знаете?
– Не знаю,