Двор чудес (сборник). Кира Сапгир

      «Танцующая идиотка» – захороненное в ней имя. Подобие творения – она вышла из гробо-формы. Мертворожденная сошла с конвейера, грозя миру.

      Никто не замышлял создать безобразной трижды неживую жуть – чью могильно-цементно-серую суть составляли мириады раковин, микроскопических разноцветных осколков, лепестков, грязи, молекул, мела.

      Проходя мимо чудища, Толян, как всегда, слегка замедлил шаг. Скользнул взглядом по нечеловеческим ножищам, покоящимся на постаменте. Запрокинул голову к солнцу, которое, задумав одолеть облака, в этот миг изо всех сил залепило лучом по заводскому двору. Солнце мазнуло желтым по серому лику, и Толян, став лицом к Ней, на секунду замер, взглядом разглаживая на бесформенной цементной блузе складки со скопившимися грязью и пылью; искоса проследил взглядом за пудовым узлом цементных волос под цементным узлом косынки над плечищами громадной мощи. Затем, неожиданно для самого себя, с шуточным, еле заметным полупоклоном, произнес вполголоса: «Ишь, чучо́ла!» Напоследок слегка кивнул цементу башкой, то ли себе в укоризну, то ли ей в одобрение – за силу и надежность. И вот уже его втянуло в промасленный цеховой муравейник, где двигались, содрогаясь от грохота, лоснящиеся шестеренки.

      …Стружка, стружка, стружка, ремни, колеса, визг винтов, гогот, грохот, топот, урчание, скрежет, чавканье железных жвал. Детали, детали, детали, и солнце в пыльном окне-стене, не мытом никем никогда. И руки – широкие, жесткие с черными пятнами от мазута, желтыми от сигарет «Памир». Ему не думалось о том, что делают его руки – мысли-не-мысли были о заводском дворе и о солнце, и о том, что раз солнце, можно в обед выйти во двор, попить пивка.

      Когда Толян, держа в руке зеленую бутыль, прямиком направлялся к чучо́ле, там в тени уже ютилась Юлька, пьянчужка-разнорабочая. Юлька уже с утра насосалась незнамо где, незнамо как. Толян бухнулся возле нее у подножия статуи. Пили пиво с горла по очереди, и ему ничего не надо было другого.

      Юлька вихлястым своим худеньким тельцем все приваливалась к нему под бочок – сама худющая, с торчащим остреньким животиком – чертова кукла с оловянными глазками, беззубым выкрашенным ротиком. Слегка прихватив Юльку, Толян мазнул глазом по свайной ножище, что возносилась над ними (головы снизу видно не было), пропадая взглядом под глыбой юбки. «Там, под…» – глухо недодумало в нем его «другое». Юлька тоже поглазела. Расхохоталась, ощерив пасть:

      – Гы-гы, чучо́ла, урод в жопе ноги!

      Ногтем с черноземом колупнул трещину в цементе. Ухмыльнулся в плоский лик – пустое лицо в пустынности белого неба, затянутого облачным рыбьим пузырем. Поставил пустую зеленую бутыль у серой ножищи идола – совершил жертвоприношение. Поднялся нехотя, с развалкой обошел великаншу. И ему показалось, что это он, перебирая ногами, стоит на месте, а она кружит, танцует, медленно поворачиваясь, вокруг. Подобрав осколок кирпича, размахнулся – изо всех сил шарахнул о цемент лика – красная отметина на ее губах.

      Вечером пили, неудачно пытаясь слить свои ущербные тела в одно – совершенное.