Дело очаровательной попрошайки. Эрл Стенли Гарднер
Прежде всего надо бы кое-что проверить. Впрочем, мне думается, что они уверены в тех фактах, которые сегодня были оглашены. Иначе они не действовали бы так откровенно, это же самоубийство.
– Я все еще не могу понять.
– Родственнички почувствовали, что они будут лишены наследства, но рассчитали, что в том случае, если у Гораса Шелби не будет завещания, они смогут контролировать его состояние. Вот они и заявились к нему с визитом, выпроводили вас и представили дело так, что пошла речь о его старческом слабоумии, недееспособности и необходимости уберечь бедного брата от происков беспринципных людей… Вы сами понимаете, что «бессовестным» лицом они называют того, кому достанется состояние Гораса Шелби, на которое они сами имеют виды. Если им удастся убедить суд в необходимости назначить опекуна или наблюдателя, это сильно облегчит их дальнейшую задачу. Если же нет, тогда все равно останутся протоколы судебных заседаний, и, когда дело дойдет до апробации завещания, коли таковое все же будет составлено, они снова завопят об отсутствии завещательного права, нежелательном постороннем влиянии и так далее.
– Я никогда не думала, что есть такие люди! – вздохнула Дафния.
Мейсон внимательно посмотрел на нее:
– Вы что, сегодня родились?
– Нет, конечно, но проявить такую низость, такое вероломство… и по отношению к такому замечательному человеку, как дядя Горас! Вы даже не представляете, какой он добрый, какой он отзывчивый и щедрый!
– А что вы скажете про Бордена Финчли?
– Мне он всегда не нравился.
– Ну а Горасу Шелби?
– Этого я не знаю, но его раздражал их затянувшийся визит. Хотя, когда дядя Борден заговорил о необходимости дать мне хорошенько отдохнуть, поехать в морское путешествие, дядя Горас сразу же ухватился за эту идею. Ему было нелегко, он знал, что без меня ему будет плохо и одиноко, придется мириться с неудобствами. Но ради меня он шел на это. Я вам говорила, что тетя Элина раньше работала медсестрой, она стала уверять, что я доведу себя до чахотки, что у меня слишком много обязанностей, что он взвалил на мои плечи непосильный труд… ну и так далее. Все это, разумеется, ради одного: поскорее выставить меня из дома.
– Ладно, – сказал Мейсон, – пойду посмотрю, как там наши журналисты, все еще околачиваются здесь или путь свободен? Если все в порядке, вам надо уезжать. Только никому не говорите, где живете, и постарайтесь избегать репортеров. Но если вас кто-то из них изловит, скажите просто, что вы ничего не желаете сообщать в мое отсутствие. Таково распоряжение вашего поверенного.
– А вы не боитесь журналистов?
Мейсон рассмеялся:
– Ох, дорогая, я всегда знаю, что мне можно сказать и чего нельзя, что выгодно и что невыгодно…
– Хорошо, я никому ничего не скажу. Да и говорить-то мне не хочется. У меня не укладывается в голове, как такое могло произойти.
– Наша юридическая система не безупречна. Но вы рано вешаете нос. Дело-то еще не закончено. Возможно, у них действительно имеются письма, в которых написано о вашем происхождении, но ведь