Дом на хвосте паровоза. Путеводитель по Европе в сказках Андерсена. Николай Горбунов
еще толком не существовало, Андерсен изобретал его на ходу, а на каждый эксперимент у консервативно настроенных критиков (да и не только критиков) мгновенно находилось свое прокрустово ложе стереотипа. Особенно острый зуд у них вызывала непривычная двухслойность сказочной реальности Андерсена – взрослые мысли в детской обертке. А тут еще и автор, как тот мужик у Салтыкова-Щедрина, сам свил себе веревочку, озаглавив сборник «Сказки, рассказанные детям». Содержание книги никак не вязалось с традиционными представлениями об означенном жанре и нуждах детской аудитории, за что незадачливому сказочнику тут же досталось на орехи – например, от журнала «Даннора»:
Сказки эти могут позабавить детей, но считать их мало-мальски назидательными или ручаться за их полную безвредность нельзя. Вряд ли кто найдет особенно полезным для детей читать о принцессе, разъезжающей по ночам на собаке к солдату, который целует ее, и т. д.
Много позже на детских книгах с подобной многослойной реальностью, написанных качественно валявшими дурака взрослыми с академическим образованием, вырастет не одно поколение, имеющее под рукой цитаты на все случаи жизни. В каком-то смысле мы обязаны этим А. П. Чехову, не признававшему детскую литературу как жанр и не стеснявшемуся при случае отполоскать собеседника на этой почве. Вот, например, что он писал издателю Г. И. Россолимо в ответ на просьбу прислать несколько детских рассказов для сборника:
Писать для детей вообще не умею, пишу для них раз в 10 лет и так называемой детской литературы не люблю и не признаю. Детям надо давать только то, что годится и для взрослых. Андерсен, “Фрегат Паллада”, Гоголь читаются охотно детьми, взрослыми также. Надо не писать для детей, а уметь выбирать из того, что уже написано для взрослых, т. е. из настоящих художественных произведений; уметь выбирать лекарство и дозировать его – это целесообразнее и прямее, чем стараться выдумать для больного какое-то особенное лекарство только потому, что он ребенок.
Но копенгагенские критики середины XIX века Чехова не читали, и Андерсену пришлось выкручиваться самому. Предвосхитив известный афоризм капитана Врунгеля, он начал «ребрендинг» с названия. Несколько последующих сборников получили заголовок «Истории», который сменился затем на более гибкое «Сказки и истории», как бы давая читателю свободу самостоятельно классифицировать каждый конкретный текст. Вот как комментировал это сам писатель:
Для новой серии понадобилось новое, подходящее название, и я остановился на названии «Historier» («Истории»). Я нашел, что оно всего больше подходит к моим сказкам: на датском народном языке «история» одинаково означает и простой рассказ, и самую смелую фантастическую сказку; нянькины сказки, басни и рассказы – все известно у детей, крестьян и простолюдинов под именем «истории».
Сменой названия, однако, дело не обошлось – потребовалась также длительная просветительская работа: Андерсен многократно объяснял свой выбор целевой аудитории, свирепея всякий раз, когда его называли