Тень Кондора. Джеймс Грейди
головой, и стюардесса отозвалась на это положенной отсутствующей улыбкой.
– Что ж, возможно, позже. – Еще одна заученная улыбка, и она перешла к следующему ряду кресел.
Малькольм выглянул в окно и зажмурился от бившего в глаза солнца. Внизу раскинулся необъятный облачный, казавшийся незыблемым пейзаж. Со всех других сторон все было окрашено голубым – холодным, кристально-чистым, ярким. Самолет не сразу вынырнул из толстого слоя облаков, так что на протяжении нескольких минут за окошком клубилась белая вата. Во время взлета Малькольм зажмурился и не открывал глаз, пока самолет не набрал высоту, поэтому и не бросил прощальный взгляд на вашингтонские монументы.
Воздушные путешествия страшили Малькольма примерно в той же степени, что и возбуждали. Волнение и страх перед стихией, в которой словно не действовали привычные законы тяготения и инерции, приводили его в состояние, близкое к истерике. В последние минуты перед взлетом это почти лишало его способности думать, хотя внешне Малькольм выглядел не более нервным, чем его соседи по салону. Впрочем, когда самолет отрывался от земли и набирал крейсерскую скорость и высоту, эта взвинченность сменялась облегчением. Все равно его судьба на ближайшие час или два от него не зависела. В автомобиле, автобусе или даже на пешей прогулке Малькольм ощущал некоторую ответственность за свою жизнь. Действительно, когда он вел машину или шел по улице, безопасность зависела преимущественно от его собственных действий. В автобусе он мог, например, ринуться вперед и перехватить управление, случись с водителем сердечный приступ. Но здесь, в летящем на высоте в несколько тысяч миль над землей самолете, в случае каких-либо неполадок он не смог бы сделать ровным счетом ничего. Малькольм сидел в своем кресле абсолютно беспомощный и бессильный повлиять на происходящее. Даже броситься к двери и заставить стюардессу выпустить его он не мог: слишком поздно, самолет уже полчаса как оторвался от земли. Но на этот раз напряжение его не отпускало – значит, дело все-таки было не в полете.
Что, черт возьми, ты делаешь, Рональд Малькольм, спрашивал он себя. Вся эта история с момента, когда он принял решение лететь с Кевином в Вашингтон, три дня на маленькой ферме, вся эта операция представлялась ему чем-то нереальным – вплоть до сегодняшнего утра, когда непривычно тихий Макгифферт прервал его беспокойный сон ради утренней пробежки. На бегу они не разговаривали. Даже короткие команды Макгифферта, когда они в последний раз повторяли азы самообороны, звучали как-то мягко, почти успокаивающе. Казалось, отставной сержант спит в своей постели, а его место занял брат-двойник, по некоторым признакам священник. За завтраком к ним присоединились пожилой джентльмен и Карл. Первые десять минут Карл быстро, бесстрастно экзаменовал Малькольма на предмет его легенды, однако к моменту, когда повар закончил разливать кофе, разговор превратился в легкую, ни к чему не обязывающую болтовню. Говорил преимущественно пожилой джентльмен; он рассказывал анекдоты про садоводство, политическую жизнь в Вашингтоне, Вторую мировую войну и прочие не имеющие отношения