Пираты Балтийского моря. Золотой Орёл. Эдгар Крейс
в Любек, а Везунчик – всё никак не мог оторвать взгляда от видневшегося на горизонте устья реки, за которым скрывался его родной город. Он был весь в напряжённом ожидании свидания с местами своего детства и юношества. Сколько он не был в Любеке? Кажется, уже лет десять прошло. Вроде бы и не так и давно, а сколько за это время событий с ним произошло? Как примут своего блудного сына родители, которые впустую растратили все свои накопления? Ведь они так надеялись на сына, что отдали на покупку его снаряжения, для похода в Ливонию, всё, что у них было, только для того чтобы он вернулся в родной дом с хорошей военной добычей и окупил все их расходы. Как поживают его бывшие подружки? Кто их без него теперь привечает в шумных и весёлых любекских борделях? Обо всём этом сейчас думал Везунчик, когда над его ухом вдруг, совершенно неожиданно, раздался грозный рёв рассерженного боцмана:
– Три якоря тебе в глотку! Пачто зенки свои бестолковые вытаращил? Работать-то вместо тебя хто будеть? Морской дух, что ль! Мать твою Прясвятую Богородицу, в Душу-Бога-Мать, твою мать и всех, кто был с ней в тот момент рядом! А ну, взял швабру в свои корявые ручёнки и. чтобы к приходу в Любек вся палуба у меня блестела, как у кота на празднике самое достойное место! Вперёд, сухопутное отродье! До прихода корабля в город осталось всего-то ничего, а у тебя только полпалубы отдраено! Вперёд, каталья, морской дух тебя забери, бестолковщину такую!
Везунчик вздрогнул от неожиданности и резко повернулся лицом к боцману. Его нога непроизвольно наступила на швабру, а её черенок со всей дури врезал его по лбу. Ойкнув, Везунчик схватился за лоб и взвыл от боли. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, и он перестал вокруг себя что-либо различать. Ещё раз повернулся, полагая, что боцман находится немного правее его, но зацепил ногой, стоящее на палубе полное ведро с водой, и тут же услышал боцманский трёхэтажный мат.
Везунчик так перепугался, что его слёзы моментально высохли от страха. Он протёр глаза и посмотрел на стоящего перед ним боцмана. Штаны боцмана были мокрые до самых колен и даже намного выше, а лицо у него было такое красное от гнева, что казалось, что вот-вот боцман лопнет. Он безмолвно размахивал перед лицом Везунчика своим здоровенным кулаком и, как рыба на суше, бесшумно открывал и закрывал рот. Везунчик посмотрел немного левее: недалеко от них, небрежно опёршись локтем руки о борт, стоял Альфред, сын бургомистра Риги. Он тихо смеялся, глядя на разыгравшееся на его глазах представление. Везунчику стало стыдно, и он сам покраснел не меньше своего начальника. Наконец боцмана снова прорвало:
– Ты что же это делаешь, скотина ты безрукая, ты почто мои штаны водой-то облил? Из какого места твои глазёнки-то растут?! Ручёнки-то у тебя, где находятся, едрит твою корень?! А ноги у тебя, почто такие кривые, образина ты эдакая? Я же тебя в рижский крендель закатаю и без соли и сахара сожру! Ты ж у меня в Любеке – на сушу ногой не ступишь! Будешь до самой Риги теперь каждый день палубу драить, не разгибаясь,