Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи. Михаил Вострышев
лилась русская кровь из-за княжеских усобиц. Наконец судьба предала великого князя Василия в руки Шемяки. Злобный Юрьевич, не осмелившись поднять преступной руки на старшего, ограничился тем, что ослепил его и сослал в Углич на кормление.
Весть об этом преступлении как гром поразила русских людей. Московский князь, стремившийся к единовластию, уже успел показать свои преимущества перед разорившей народ удельной системой, и теперь наиболее благоразумные страшились за будущее.
– Ахти, последние времена настали! – говорили, и даже совсем не тихо, на Москве. – Какое дело совершилось!
– Злодей Шемяка! И чего от него, кроме сущего злодейства, ожидать?
– А чего добился он, зверь лютый, злодеянием своим? Не усидеть ему, окаянному, на столе, волку смердящему.
Ропот рос, с каждым днем, все усиливаясь и усиливаясь. Рассказы о народном негодовании дошли и до Шемяки. Алчный Юрьевич испугался. На его стороне было ничтожное количество своевольников да буйной молодежи, а все лучшие люди оказались на стороне Василия. За слепца было и духовенство, всегда хранившее заветы справедливости и законной власти. Особенно видным сторонником ослепленного Шемякой Василия считался игумен Кирилло-Белозерского монастыря Трифон – суровый инок, на все глядевший с точки зрения высшей законности.
Великий князь Василий Васильевич перед воинами Шемяки.
Художник С. Караулов
Летом того несчастного года, когда был ослеплен великий князь московский, в Кирилло-Белозерский монастырь прискакал молодой боярский сын Савва Трегубов и приказал провести себя прямо к игумену.
– Что скажешь, чадо? – спросил его Трифон после обычного уставного приветствия. – Какие вести принес ты нам? Добро или худо?
– Не говори, отче святый, о добре. Перевелось оно на Руси! – отвечал Савва.
– Того не может быть! – возразил инок.
– Ан нет, может! Вывел все добро Шемяка окаянный!
– Будто так? Или что новое, горшее прежнего, учинил он нашему великому князю?
– Изничтожил он его…
– Как?! Убить осмелился?
– Хуже. Телом-то жив великий князь Василий Васильевич. Да уж и не знаю, можно ли его теперь великим величать.
– Говори, Саввушка, толком, без присловий своих: что приключилось? – строго произнес Трифон. – Помни, приставлен от нас твой отец глазом быть при великом князе и через тебя мне все поведать.
– Он-то и послал меня к тебе, отче, с докладом. А случилось вот что: дал на себя Василий Васильевич проклятые грамоты.
Трифон побледнел при этих словах гонца.
– Как дал? – пролепетал он. – Великий князь?.. На себя?..
– Выходит, отче, что так.
– Да как же это могло выйти?
– Прослышал окаянный Шемяка, что много людей всякого чина и звания за великого князя стоят, а против него, зверя лютого, пылают. И тогда решил всех отвратить от мученика неповинного. А жил, как тебе известно, великий князь в Угличе. В угнетении, отче, жил он, слепец