Сера и ладан. Стихи и повести. Геннадий Викторович Логинов
им совершенно иначе…
Репутация практикующего врачевателя чумы, не сумевшего уберечь от страшной напасти даже свою собственную семью, была подорвана на корню. Жюль Сезар Скалигер, верный друг и наставник Мишеля, человек несравненных достоинств, гений, подобный Плутарху, и тот отвернулся от бывшего ученика, заклеймив его своими едкими эпиграммами, в которых совершенно недвусмысленно намекал на тайную приверженность иудаизму.
Однако Мишель не держал на него зла, как, впрочем, и ни на кого другого. Жизнь потеряла всякий смысл, и теперь молодой доктор просто скитался по свету, стараясь если не разыскать средство от чумы, то, как минимум, приложить все силы к своевременному спасению тех, кто ещё не был ею поражён.
Профессия врача представляла собой один из тех немногих путей, которые в ту пору мог избрать для себя крещёный еврей – наравне с торговлей, работой нотариуса или писаря. Предки Мишеля как по отцовской, так и по материнской линии особенно отличились на поприще медицины и, согласно семейному преданию, даже удостоились чести служить при дворах Рене Доброго (короля—трубадура и владыки Прованса) и герцога Калабрийского, поэтому его выбор не вызывал удивлений.
Однако же в случае Мишеля это не было простым совпадением. Это было его призванием. Будущий непримиримый борец с чумой появился на свет в небольшом городке Сен—Реми—де—Прованс, в семействе крещеных евреев, где за его обучение с ранних лет взялся прадедушка Жан, под бдительным взором которого юноша изучал латынь, древнегреческий, иврит, арабский, естественные науки, алхимию, математику и астрономию.
С малых лет Мишель изучал труды Галена и Гиппократа, Аль—Хорезми6 и Ги де Шолиака7, Авиценны и Аристотеля, а также писания святых отцов, каббалу, Ветхий и Новый Заветы, работы Фомы Аквинского, Пьера Абеляра и многие другие сочинения и трактаты, намного опережавшие не только уровень понимания его сверстников, но и многих современников.
Тем не менее, ребёнок, пусть даже и мудрый не по годам, по-прежнему оставался ребёнком, поэтому особый интерес в юном читателе всё-таки вызывали не монументальные трактаты и сложные формулы, а «Золотая легенда»8, за освоением которой он отдыхал от утомительных трудов, и запрещённые работы скандально известного францисканского монаха Роджера Бэкона9, в которых тот описывал железнокрылых птиц, бороздящих небесные просторы, металлических рыб, в которых люди будут осваивать морские глубины, самоходные повозки и планетные эпохи, когда люди сумеют побывать на Луне и за её пределами…
…Несмотря на всю неортодоксальность взглядов опального изобретателя, юный Мишель де Нострдам знал, что францисканец не ошибался. Если не во всём, то – во многом. В своих тревожных снах, в ярких видениях, стихийно нападающих на него в любое неподходящее время дня и ночи, он видел воплощение мыслей философа, как, впрочем, и многое другое. В своих снах о грядущем – он