Èpatage. Стихи Проза Зарисовки. Ф. Д. Киссельгоф
плакать,
Как чья-то невеста на коленях целует мрамор,
А вместо сына домой возвращается
чёрная телеграмма.
Все люди, мы – братья!
Давайте останемся братьями, люди!
Страх придуман и соткан затем,
чтоб призвать к орудиям,
Не валите причину в себе на деяния судеб,
Выбор внутри:
адский огонь или свет прохладного утра.
Миллионы легли за небо без самолётного рёва,
Но даже сейчас чьи-то руки собирают бомбы,
Как нам подарили когда-то, давайте подарим,
Любовь без обмана,
Ружьям – цветы,
Детям – мир без оскала.
Титаник
Февраль умирает медленно,
Медленный Питер, от зимы усталый,
Я стараюсь быть холодным, как гранит,
Стараюсь верным быть всем своим идеалам,
С тяжелой судьбою, Лолита курит, прожигая
взглядом,
Хватит.
Хочу послушать, как она стонет под моим одеялом,
Дорогая, я такой упрямец,
дорогая, мое сердце – айсберг,
Мысли – глянец, на худой конец стихи – удел
пьяниц,
Наша любовь была крепка, крепка, как «Титаник»,
И для двоих осколка корабля не хватит,
Я иногда вижу во сне,
Как наши сердца тихо на дно Тихого вместе лягут,
Не выходя из комнаты,
увижу, как рассвет вспыхнет, —
Бродский дурного не скажет,
Размалюю сажей сырые стены души-подвала,
Я никогда не видел океана,
Но видел тоску о нём в твоих глазах усталых,
Кому-то не хватает драмы, мне не хватало накала,
Ломало с утра, когда город стал серым
без тебя, родная,
Я найду тебя по следу, где-нибудь в мае,
Выпуская стихи, как голодных овчарок стаю,
«Титаник» лежит на дне.
Давай на «вы» теперь,
Вы помните, как я читал Есенина,
приблизившись к стене?
А Вы смотрели в окно,
когда я навсегда закрыл за собой дверь.
Юле
Юля не курит,
Работает в фитнес-клубе,
У Юли – улыбка-пуля,
Суженых трупов под сто,
У Юли голос простужен,
Юле простак не нужен,
Юля сжирает сердца на ужин,
С темно-красным мерло.
«Я не леди, вы уж простите!
Знаете, леди не в моде нынче».
Я фразой лишней был неприлично взвинчен,
Был неприлично взвинчен,
Я. С поехавшей крышей.
Девочка,
Скажешь леди не в моде нынче?
Может еще…
Полотна да Винчи,
Тоже
Не в моде нынче?
Один
Он лежал один в темноте,
А часы отбивали ритм,
Рифмы придумывал в полусне,
На софе, худой и небритый.
Вдруг, словно бы невзначай,
Он спросил: «Дорогая,