Грааль Иуды. Валерий Иванов
рукой. Левой рукой он сдирал с горла петлю. В руках женщины остался как бы конец веревки, удушившей реального Иуду.
Оркестр грянул «Интернационал». Над толпой замелькали снимаемые головные уборы. В конце сада артиллерийская часть произвела три выстрела салюта. По недосмотру они были произведены боевыми зарядами. Снаряды со свистом пролетели над шарахнувшейся толпой и взорвались за монастырем.
Но это была только прелюдия главного действа в честь апостола-предателя. Троцкий вернулся на трибуну.
– А теперь, ввиду этого памятника одному из величайших революционеров всей истории человечества мы накажем тех, кто покрыл себя несмываемым позором – дезертировал с фронта, предал своих пролетарских братьев и сестер!
В центре площади прямо напротив памятника понуро стояли разоруженные красноармейцы бежавших с фронта частей.
Орлов, командир ЧОНа, чуя жарящий в спину солнечный фокус страшного пенсне, прошел вдоль строя дезертиров, отсчитывая наганом каждого десятого и указывая выйти вперед. Вернулся вдоль второй шеренги – эти тоже выпускали вперед смертников. Опять ушел в дальний конец площади – теперь мимо третьей шеренги. Вернулся вдоль четвертой, последней.
Все «десятые» растерянно стали перед строем. Орлов подбежал к трибуне, задрал голову, запрашивая распоряжений. Обряд децимации проводился впервые. Троцкий поднял кулак. Надорванный голос взмыл в воздух.
– Ваш полк… покрыл себя позором! Вы бежали с поля боя… открыв фронт врагу! – Вождь делал большие паузы, чтобы смысл слов дошел до каждого. – Смыть позор солдат может только своей кровью. Сейчас эти подлые трусы, изменнически предавшие дело революции и пролетариата, будут расстреляны! На всех фронтах моим приказом вводится обряд децимации, то есть каждый десятый из бегущих с поля боя трусов будет расстрелян перед строем своих же товарищей. Приступайте!
Орлов кивнул марлевой тюбетейкой с кровяным пятном во лбу, на кривых кавалерийских ногах пробежал от трибуны к шеренге дезертиров. Сабля била его по пыльным смазным сапогам. Чоновцы гуськом бежали за ним, растягиваясь вдоль приговоренных. По команде повернулись лицом к осужденным, штыками оттеснили их к монастырской стене.
– То-овсь! – надсадно прохрипел Орлов, вздымая саблю. ЧОНовцы вскинули винтовки. – По трусам, изменникам дела Революции и пролетариата – пли!
Махнула сабля, сухо рванул залп. «Десятые» повалились вразноряд. Ахнули женщины в толпе, зазвенело выбитое шальной пулей стекло, с хриплым карканьем взлетели вороны.
Орлов, держась левой рукой за звенящую после контузии голову, провел инвентаризацию расстрелянным, двух шевелящихся добил из нагана. Обернулся за одобрением к трибуне, оттуда льдисто сверкнуло пенсне. Бурый Иуда с разверстым в крике «ура» ртом потрясал воздетым к небесам кулаком, словно бы тоже поддерживая свирепую расправу. С бешеными глазами Орлов приблизился к оставшимся в живых.
– Уберите эту падаль! – пролаял он Гуменному,