Шесть дней. Влад Николаев
собой ряды французов, упало в сугроб. Вместо того чтобы срикошетить от земли и принести-таки в скопление солдат смерть и смятение, оно подняло лишь фонтан белого снега и комья грязи.
Артиллерийский расчет быстро подбежал к орудию и, чтобы вернуть его на место и откорректировать высоту дула, потянул за веревку, продетую в дельфины – скобы в виде единорогов, благодаря которым оно и получило свое название.
Грохот выстрелов заставил встрепенуться лошадь, что стояла чуть позади. Она забила копытом и испуганно опустила голову. Всадник, не спуская глаз с неприятельских позиций, натянул поводья и погладил животное по шее.
– Тише, друг.
Капитан Санкт-Петербургского драгунского полка Иван Тимирязев говорил негромко. Канонада центральной батареи перекрывала его с легкостью, но кричать не было нужды. Спокойным, уверенным голосом ему надлежало показать лошади, что он, человек, чувствует ее испуг, понимает, и будет рядом, пока эти чудища не прекратят извергать гром и ядра. Сегодня ему необходим был верный, боевой напарник, которым для каждого кавалериста являлась лошадь. А это бедное, испуганное животное впервые видело битву и дрожало всем телом.
Тимирязев еще сильнее натянул поводья и с сожалением вздохнул, выпустив в морозный воздух облачко пара. Это была не его лошадь, место за батареей так же было чужим. И с самого рассвета драгун чувствовал, что это совсем не его день.
Если быть точным, то все в Польской кампании с самого начала было против капитана, а ночной разговор с генералом Беннигсеном и вовсе стал приговором. Отчасти справедливым, но не ставшим от этого более легким.
Перед глазами до сих пор стоял образ сурового генерала, с которым Тимирязев увиделся в Ауклаппене, небольшой деревушке неподалеку от Эйлау.
По случаю вызова к главнокомандующему, капитан бросил шинель в лагере и торопливо прошел до квартиры Беннигсена, как был, в одном мундире. Ни сильный мороз, ни ледяной ветер не смогли остудить пыл взволнованного драгуна. Да и переживать было от чего.
За всю долгую службу – а Тимирязев почти двадцать лет находился в беспрерывных походах, – не случалось с ним такой оказии.
Не успели жерла пушек остыть после пекла Пултуска, как император повелел наградить большую часть офицеров и низших чинов за проявленное мужество. И Тимирязеву, волею судеб находящемуся в тот момент в Петербурге, было предписано доставить награды в расположение армии. А заодно и возглавить запасной полуэскадрон, коему надлежало покинуть место постоянной дислокации и соединиться с полком.
Казалось бы, что может быть проще? Проследовать с сотней великолепных драгун по следам многотысячной армии и передать генералу сундучок с наградами. За свою долгую военную карьеру Тимирязеву приходилось выполнять куда более сложные задания. Но, видимо, та легкость, с какой он нагонял полки, сыграла с ним злую шутку.
Тимирязев шел к Прейсиш-Эйлау