Спящий. Павел Корнев

      – Нужен регент, новое правительство, перемены! Империя от этого только выиграет! – веско объявил профессор, повернулся ко мне и улыбнулся, но не по-доброму, а скептически, с неприятной ухмылкой. – А вы? По-прежнему верите в иудейские сказки?

      Я промолчал, но Берлигер в ответах и не нуждался, каждую нашу встречу он первым делом оценивал состояние моих глаз и непременно заносил результаты в свой рабочий блокнот.

      Я мог из чистого упрямства сохранить свою веру, но не в моей власти было продолжать остаться сиятельным. Электротерапия день за днем превращала меня в обычного человека, и поделать с этим ничего было нельзя.

      – Надо увеличить содержание активного вещества! Дополнительное воздействие на головной мозг снимет природную защиту и ускорит электромагнитное воздействие, – объявил профессор и посмотрел на увлекшегося чтением ассистента. – Доктор Эргант, где препарат? Вы приготовили его?

      Врач поспешно отложил газету, на его широком лице промелькнуло смущение.

      – Да-да, сейчас…

      Но профессор Берлигер был человеком действия, промедления выводили его из себя. Досадливо фыркнув, он схватил со стола стеклянный стакан и принялся собственноручно отмерять в него какие-то порошки. Потом долил из графина воды, накапал опиумной настойки и стал яростно размешивать получившуюся суспензию мерной ложкой. Раствор быстро светлел, обретая привычную прозрачность.

      Все это время доктор Эргант наблюдал за его манипуляциями с видом побитой собаки. У него даже не хватило смелости сообщить профессору, что для приготовления препарата тот использует его собственный стакан. Сам врач всегда пользовался в этих целях железной кружкой.

      Оценив прозрачность раствора, Берлигер кинул мерную ложку на стол и склонился над каталкой.

      – Вкус может показаться немного непривычным, – предупредил он, поднося стакан к моим губам.

      Так оно и оказалось. Резкая горечь обожгла язык и небо, и мне даже не пришлось изображать приступ тошноты. Зубы сжались сами собой, тонкое стекло хрустнуло и раскололось. Профессор отдернул руку, но было поздно: во рту у меня оказалось полно острых осколков. Приподняв голову, я закашлялся и выплюнул их себе на грудь; по больничной робе растеклось пятно кровавой слюны.

      – Эргант! – обернулся профессор к ассистенту, и этого краткого мига всеобщей неразберихи хватило мне, чтобы выдернуть кисть из широкой петли кожаного ремня, спрятать меж пальцев самый крупный осколок и вернуть руку на место.

      Окровавленные стекляшки быстро смахнули на пол и смыли в канализационный сток ведром воды, затем тщательно осмотрели мой рот и обработали порезанную губу. После этого была приготовлена новая порция микстуры, и все пошло своим чередом, за одним небольшим исключением: мои пальцы стискивали осколок стекла. И это обстоятельство меняло решительно все. Точнее – должно было изменить.