Заклинание Тьмы. Кузьма Роман
е Ridero
Только в Будапеште…
1
Андраш Каллош никогда не выходил из дому после наступления темноты. В отличие от большинства добропорядочных жителей Будапешта, которые также избегают ночных прогулок, он, однако, никогда не отличался ни благонравием, ни уважением к закону. Тем не менее, его многочисленные знакомые и немногие друзья единодушно отмечали за ним укоренившуюся ещё в далёкой юности привычку возвращаться домой засветло. Как они ни пытались – однажды даже было заключено пари на ящик бутылочного пива, – им не удалось ни разу выманить Андраша на улицу после наступления темноты. Андраш весьма резко, даже грубо, пресекал все попытки развязать ему язык, и насчёт этой его привычки ходили самые невероятные слухи. Достоверно известно было одно: бояться темноты он стал в тот самый вечер, когда начал заикаться; старожилы Кишпешта[1] неохотно говорили на эту тему с молодёжью, но угрюмое молчание, наступавшее каждый раз, когда в их присутствии затрагивали данную тему, подтверждало самую суть догадок: в тот далёкий день произошло нечто ужасное, кардинально переменившее отношение Андраша к миру.
Андраш, давший себе клятву никогда и ни за что не говорить ни с кем о событиях того далёкого вечера, тем не менее, каждый вечер, глядя во двор из окна четвёртого этажа панельной многоэтажки, предавался воспоминаниям, будившим в его душе животный страх, и глушил их при помощи крепкого спиртного. Жена, устав жаловаться на тяжёлый нрав и привычку супруга к алкоголю, ушла от него с ребёнком три года назад, и Андраш, который вёл очень замкнутый образ жизни, не общался практически ни с кем, кроме нескольких соседей, с которыми иногда играл в футбол в школьном дворе, и матери, почти постоянно пьяной. Друзья Андраша, такие же пьянчуги, кое-что знали о его таинственной привычке, но, несмотря на то, что любили посплетничать о ней в присутствии молодёжи, никогда не давали на возникавший в таких случаях естественный вопрос прямого ответа. Тайна, лежащая за этим тяжёлым молчанием, была одной из тех маленьких загадок, обсуждение которых скрашивает унылую жизнь района, сформированного серыми, безликими домами и населённого невзрачными, зачастую неблагополучными людьми. Пожалуй, наиболее странным в этой истории было то, что она была каким-то образом связана с легендарным Жолтаном «Глоком» Эркелем.
Фразы типа: «При Эркеле-то Андраш совсем другой был – только и делал, что говорил. Всех затыкал…» звучали неоднократно. Или вот, например: «Золотой Пистолет всё ещё накроет и ваши деньги, и ваше железо»[2]. Эркель, само имя которого внушало благоговейный трепет, до сих пор был непререкаемым авторитетом для жителей Кишпешта. Он стал «капитаном» в далёкие девяностые, когда Венгрия, казалось, смогла вздохнуть свободно, избавившись от советской оккупации. После эйфории первых дней, однако, пришло понимание: немецкая оккупация, опиравшаяся тогда на дойчмарки («евро» ещё не существовало), ничуть не лучше. Основная масса населения моментально обнищала, и ничего не могла заработать на остановившихся предприятиях, где платили зарплату в обесценившемся форинте. Всё необходимое для жизни можно было купить только за марки или за доллары, заработать которые можно было только самыми грязными способами – ведь продукция венгерской промышленности, столь ценившаяся русскими оккупантами, на Западе оказалась неконкурентоспособной. Единственное, что спасало жителей Будапешта – это то, что на востоке дела обстояли ещё хуже. Оттуда десятками тысяч тянулись полуголодные нелегалы – чернорабочие, строители, официантки и «танцовщицы», как называли украинских и русских проституток. Все они приезжали с собственными «бригадирами», управлявшими ими, как стадом скота. Те вели себя дерзко, повсюду стремились щеголять связями с уже не существовавшим, но всё ещё всесильным КГБ, который оплёл постсоветский мир липкой паутиной, как удавкой. В таких парнях, как Жолтан, смело порвавших со старым миром и решительно бросивших вызов очередной волне захватчиков, повсюду открывавших свои ночные клубы и диско-бары, венгерское общество видело будущее нации. Сам Жолтан был живым воплощением мужской силы: высокого роста, могучего телосложения, он, казалось, мог смести любого, кто встанет у него на пути. Его низкий, широкий лоб, под которым прятались небольшие злобные глазки, удачно гармонировал с мощной, прямоугольной челюстью, свидетельствовавшей, как утверждали те, кто изучал расовые теории, о незаурядной силе воли. Жолтан, собрав вокруг себя таких же, как он, спортсменов – борцов, штангистов и боксёров, быстро организовал перегон краденых «мерседесов» из Германии, которые продавал «товарищам» из Украины, наладив, как он выражался, «взаимовыгодные международные торгово-экономические связи». В обмен они предоставили ему соответствующее количество девиц, готовых работать ночи напролёт без выходных, лишь бы только не видеть больше своей родины, знаменитой на весь свет благодаря аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Жолтан, «державший» группу таксистов, в конце концов избавился от одного из западноукраинских бригадиров, чем навсегда покорил сердца жителей Кишпешта. Тело Петра Кривинского, носившего при жизни прозвище «Дымок», бесследно поглотили тёмные воды Дуная. Жолтан всегда носил при себе «Глок-17», чей коробчатый корпус был украшен накладными