Бабы. Сергей Семенов
бы закусить чего дала!
– Я не знаю чего.
– Хоть свининки солененькой.
– Пожалуй, принесу.
Работница не выказала особого удовольствия и при еде. Она всех вперед накрыла чашку и полезла из-за стола.
– Что ж ты, пей!..
– Не хочется…
И она, взявши в руки полотенце, сейчас же стала перемывать посуду; спросила, когда у них выносят поросятам, чем поят телят, когда будут запахивать. Ей это объяснили. Убравши посуду, Сидора оправила платок на голове и проговорила:
– Ну, теперь что делать?
– Пойдем дрова рубить.
– Ну, так пойдем, – сказала Сидора и стала одеваться.
День обещал быть ясным. Солнце поднималось на безоблачное небо и распаривало влажную землю. От земли поднимались испарения и стояли в низких местах легким туманом. На высоких местах воздух дрожал, и в глубине его заливались жаворонки; сверкали, чирикая, недавно прилетевшие ласточки; кишели вызванные теплом толкушечки; гудели пчелы, пытаясь взять первую взятку с покрытых золотистым пухом вербочных барашков и на распустившихся шишечках срубленной ольхи, лежавшей в куче дров, – на ветлах. Дышалось так легко, и теплота ласкала со всех сторон. Никогда с таким удовольствием не делалось дело. Влас, сверкая топором, рубил дрова проворно и ловко. Сидора не отставала от него. Она сбросила шаль и кофту и, легко взмахивая топором, ловко перерубала толстые сучья. Влас работал сначала молчком. Он не любил бабьих разговоров и удивлялся, как это они всегда находили материал для бесед; ему гораздо приятнее было что-нибудь думать про себя. На этот раз ему пришлось изменить своему обыкновению и завести разговор. Ему неловко было на первых порах быть букой перед Сидорой: он боялся, чтобы она не сочла его очень нелюдимым, и он спросил ее:
– А в вашей деревне дрова-то вольные?
– Нет, горевые…
– Почему ж, лесов нет?
– Были и леса, да вывелись, одни пни торчат.
– Сами мужики вывели?
– Известно сами, а то кто ж?
– Небось у вас в деревне стройка хорошая?
– У кого как, – у кого хорошая, а у кого развалилась.
– Лес-то небось на стройку шел?
– На стройку, да не самим. На белом свете так ведется, что сапожник без сапог, портной без одежины, а у кого леса много, тот без стройки.
– Неш нехозяйственный народ, а то стройку-то все бы можно завесть.
– А где он, ваш брат, хозяйственный-то? Може, из десяти один, а то все ни богу свечка, ни шуту кочерга.
– Ну, ты уж очень… Мало ль и хозяйственных мужиков; кем же и деревня-то стоит, как не мужиками.
– Стоит, да как; если бы по-настоящему, неш бы так надо стоять? Наш вон лес-то, говорят, большие тыщи стоил, а мужики так свели его, что все сквозь руки прошло, – и лесу нет, и нужды не поправили.
– Може, они пьянствовали, – так это конешно.
– И пьянствовали немного, – ни один леший не опился, а продавали его по корешочку, да так весь и продали. А по-настоящему-то его продать бы сразу, и конец делу, охватил деньги и командуй ими, а они этого не могли.
– Неужели