Соленая кожа. Виктория Лейто
в отношении Маргарет Страйзберг были беспочвенны и абсолютно надуманны. По крайней мере, все соседи, знакомые и прочие жители города (среди них был и ваш достопочтенный слуга) утверждали, что никакой связи с убийством Джона Айвери она не имела и иметь не могла, ибо это была любящая супруга и добропорядочная подданная своей страны. Она была примером для подражания для тех, кто, только вступая во взрослую жизнь и не имея за душой ни гроша, мог добиться, если бы только постарался, процветания.
Жарким летним днем 20 июля 1997 года ровно в семь часов вечера она вышла из дома по улице, находившейся параллельно площади Спасения, и, сев в свой красный «Вольво», отправилась в гости к матери, где пребывала ровно до 11 вечера 20 июля того же года. Соседи видели ее подъезжающий к подъезду автомобиль, а за парковку в неположенном месте дорожная полиция в 21:45 обязала ее выплатить штраф.
В зале суда среди присяжных заседателей шло активное обсуждение. Среди одиннадцати человек, мистер Шварц, вы бы не обнаружили ни одного, если можно так выразиться, необычного. Все эти люди были из среднего класса: толстые и худые; с озабоченными проблемами лицами и с беспечным розовым блеском щек; с шифоновыми шарфиками и атласными галстуками; противные до безобразия и вполне даже приятные. Но двенадцатый присяжный был особенным. Это была женщина, лет пятидесяти пяти, афроамериканка, с ярко выраженными чертами лица, в светло-розовом брючном костюме и с неверно подобранной в тон событию прической, напоминавшей что-то среднее между модой 50-х и современной. То была не случайная женщина, но об этом чуть позже.
Шло уже восьмое заседание по делу, растянувшемуся на три долгих месяца, последние две с половиной недели из которых Маргарет Страйзберг пребывала в месте временного заключения осужденных.
Длинная черная мантия судьи, прошуршав от двери к столу, нарушила волнение зала, призывая своим присутствием к молчанию. Всего пятнадцать минут назад присяжные, удалившись в особую комнату, вынесли свой приговор подсудимой. Затаив дыхание, знакомые, коллеги и родственники молодой женщины (и я в том числе) ловили каждое движении судьи, молясь и уповая на справедливость цитадели Фемиды и на Господа Бога. В голове не укладывалось, чтобы это красивейшее существо могло навредить кому-то. Я знал Маргарет уже семь лет, шесть из которых проработал на нее, видя ее каждый божий день, и я был уверен в ее невиновности. Тем более у нее было алиби, да и убийца был найден, к тому же признал свою вину. Что же здесь непонятного, правильно?
Но прокурор считал по-другому. Первые шесть заседаний Маргарет обвиняли в соучастии в убийстве, а на седьмом по каким-то непонятным причинам ей предъявили новое обвинение, заключавшееся уже непосредственно в самом убийстве Джона Айвери. Якобы были обнаружены новые улики по делу, доказывающие неоспоримую вину Маргарет. Якобы мать подсудимой являлась слишком близким родственником, а посему ее подтверждения алиби были совершенно не убедительны. Якобы мужчина, ранее обвиненный в убийстве