Красный сфинкс. Книга вторая. Геннадий Прашкевич
я понял, что он и сам рад, что вернулся в халхингольскую семью. Розенфельд сразу же попросился в командировку на фронт. Отправился в войска, где предстояла Харьковская операция, закончившаяся для нас поражением, а для него трагически…
Первая его корреспонденция называлась «Весенняя галерея».
Розенфельд побывал в одной из украинских хат, где допрашивали захваченных в плен немцев, и рассказал о том, что услышал и увидел. Одни вели себя вызывающе и нагло, заявляя, что не сомневаются в окончательной победе фашистов и именно в этом, сорок втором, году. Другие в победу не верили и даже ругали Гитлера, но к их признаниям спецкор отнесся скептически: «По-видимому, они всячески стараются заслужить у нас благорасположение». Вывод он сделал из всего увиденного осторожный: «Преждевременно было бы делать какие-либо окончательные заключения о составе «весенних резервов» Гитлера». И был прав. Вскоре выяснилось, что это были не те неполноценные, негодные резервы, о которых довольно часто писали в ту пору, а гитлеровцы, способные упорно сражаться…
С первых же дней нашего наступления Михаил Розенфельд прочно засел на передовой. Это видно из его очередной корреспонденции: «Бой сейчас происходит невдалеке от станции, и мы находимся в ста метрах от последних фашистских укреплений. Сквозь выстрелы ясно слышатся пронзительные голоса немцев».
Эту корреспонденцию Розенфельд отправил 15 мая, а вслед за ней и письмо родным, помеченное этим же числом, но с письмом я ознакомился уже после войны. Вот оно: «Началось большое наступление на Харьковском направлении. Все время разъезжаю, все время в степях под открытым небом. Вчера во время жестокого боя я отправился в самое горячее место и был от немцев в 120 метрах, не дальше и не ближе. Я был так близко, что мы им в рупор кричали: «Эргиб дих, сдавайтесь, так вашу так!» Настроение очень хорошее – ведь мы наступаем, а это для нас лучший праздник».
К сожалению, Михаил Розенфельд поторопился с праздником.
Подробности происходившего позже рассказал журналист Наум Гребнев.
«В этот день над полем под Лозовенькой постоянно висело самолетов тридцать или больше, немцы. Они не покидали небо до тех пор, пока их не сменяли другие эскадрильи, заправленные бомбами и пулеметными лентами. Бомбежка длилась весь день. Бомба или пуля непременно находила человека, лошадь или грузовик. Впрочем, все поле было изрезано балками, и поэтому те, что шли низом, подвергались меньшей опасности. Имея карты, мы знали, что надо в течение дня постараться выйти к восточной части кольца окружения и, когда стемнеет, попытаться прорваться к Донцу. В затишье накануне наступления к нам в часть приезжали два московских писателя – Джек Алтаузен и Михаил Розенфельд, они побывали на батарее, беседовали с солдатами. Джек Алтаузен читал стихи, которые мне очень понравились. Я подошел к ним и что-то спросил про литераторов, моих знакомых. Теперь, 27-го числа, я встретил их на этом поле, они попали в окружение вместе со всеми.