Догмат крови. Сергей Степанов
балагурил Владимир, накладывая на тарелку изрядный ломоть осетрины.
– Камбала! – негодующе фыркнул старый профессор. – С жиру бесятся наши миллионщики. Выписывают заморскую рыбу. Что в ней, в этой камбале?
– Не знаю, не пробовал. Рассказывают, вкус необыкновенный.
В облике профессора до сих пор угадывался семинарист, некогда обладавший недюжинной телесной мощью и горячим нравом. Из-за острого языка Голубев-старший почти четверть века просидел в приват-доцентах. Он считался опасным вольнодумцем и по доносу был вызываем пред очи обер-прокурора Святейшего Синода. Как ни смешно, вскоре его из вольнодумцев записали в отъявленные мракобесы, хотя он не менял своих убеждений. Старший Голубев только иронически качал головой: «О, сыны века сего, по ветру нос держащие!» Лишь на склоне лет Голубев достиг профессорского звания, а вместе с ним и материального достатка, позволившего снять барскую квартиру. Не желая вновь впасть в унизительную бедность, профессор взвалил на себя непосильную ношу, читая лекции сразу в нескольких учебных заведениях. Помимо безбрежных энциклопедических познаний, профессор обладал удивительным здравомыслием. В первые дни после переезда на новую квартиру домочадцев пугал негромкий, непонятно откуда доносящийся вой. Обитатели дома со страхом рассказывали, что по ночам встречали на лестницах завывающего призрака. Говорили, что призрак похож на подрядчика, разорившегося после постройки замка. По слухам, он покончил жизнь самоубийством и бродит неприкаянным по лестницам. Выслушав эти разговоры, профессор вздохнул и занялся осмотром вентиляционных каналов, спрятанных в стенах. Вскоре он с усмешкой выложил перед сыновьями несколько пустых гусиных яиц, каждое с двумя небольшими отверстиями. Пустая скорлупа, в которую через отверстия попадал ветер, издавала пугавшие весь дом звуки. Наверное, каменщики таким хитрым способом отомстили подрядчику, не заплатившему им за работу.
Отбросив в сторону газету, старый профессор с омерзением сказал:
– Не могу читать эти либеральные сопли! «Киевскую мысль» впору переименовать в «Киевскую микву»!
– Что за миква такая, батюшка?
– Особый водоем для ритуальных омовений. Жиды в нем смывают разную пакость, точь-в-точь как в этой поганой газетенке. Виноват, забылся! Простите мне lapsus lingaue – оговорку. Знаешь, Володенька, твоего отца на старости лет просветили, что культурный человек обязан говорить не «жиды», а «евреи». Так сказать, одним махом посрамили великую русскую литературу, ибо Пушкин, Лермонтов, Гоголь слово «жид» употребляли. Видать, от бескультурья! Позвольте только заметить, что «жид» – это славянская форма латинского слово «judas», то есть слова «иудей»; тогда как слово «еврей», образованное от арамейского «ibra» и латинского «hebraeus», является редким и книжным. Между прочим, мне один коллега из Праги, профессор Карлова университета, отписал о прекурьезнейшей истории: тамошние