Евангелие зимы. Брендан Кили
традицией. Болью било от самых простых, обыденных вещей, и мать пряталась от этой боли под одеялом большую часть дня.
Я несколько раз звонил отцу Грегу и попадал на автоответчик, но сообщения не оставил. Сегодня Рождество – наверняка его пригласили в чей-то дом. Если его нет в приходе, кому мне еще звонить? Вряд ли Донован-старший захочет пообщаться, а если и захочет, я не знаю, как связаться с ним по телефону – как-то ни разу не пришлось.
Вспомнилось утро несколько недель назад, когда я в последний раз видел Донована-старшего. Из очередной длительной поездки по Европе он вернулся в пятницу, когда я уже лег спать. Наутро я встал поздно и застал его в кухне с очередной газетой. Рядом высилась аккуратная стопка уже прочитанных, а из стоявшей рядом пепельницы, истончаясь, вился дымок. На Доноване-старшем была полосатая пижама. Я сел напротив и взял секцию «Таймс», которую он уже отложил. Он откашлялся и глубоко вдохнул своими забитыми мокротой тяжелыми легкими.
– Добро пожаловать домой, – сказал я.
– Ага. – Он зевнул и потер лицо.
– Ты многое пропустил.
– М-да? Ну, я вселял надежду в европейцев. Нефть дешевеет, туристический бизнес разоряется, ВВП за последний квартал снизился и продолжает падать. Все до смерти напуганы и не желают раскрывать карты. Ну вот как можно спасти экономику, во имя Господа? Трудом, упорным трудом! Все всегда упирается в труд. – Донован-старший сердито взглянул на меня, будто рецессия продолжалась по моей вине.
Он был заспанный, взлохмаченный, под глазами багровые мешки. Седые волосы на груди курчавилась на лацканах пижамы. Он пододвинул кофейную кружку к краю стола:
– Не нальешь мне еще?
Я поднялся, взял с большого круглого стола термос, налил себе маленькую чашку и отнес термос на стол, поставив рядом с кружкой. Нахмурившись, Донован-старший налил себе кофе и пододвинул мне газеты:
– Твоя реплика.
В какой-то момент я понял, что, говоря: «Тебе пора начинать участвовать в общем разговоре», Донован-старший прозрачно намекал на то, что мне пора повзрослеть. Но тем утром, просматривая газетные заголовки, я задался вопросом, в каком же мире мне предстоит взрослеть: везде, куда ни глянь, что-то пугающее.
– Гнетущее впечатление, – сказал я наконец.
– Ты говоришь, как твоя мать. Все зависит от твоих намерений, почитай своего Ницше.
Я некоторое время слушал его натужный кашель.
– Не выспался? – спросил я.
– К некоторым кроватям трудно привыкнуть. – Донован-старший попытался отгородиться улыбкой, и я невольно подумал, что у него на уме. – Иногда я просыпаюсь в самолете и не помню, куда, черт побери, лечу.
– Ясно.
– Порой трудно вести правильный образ жизни.
– Ясно.
Мы начали пить кофе.
– Я уже не выдерживаю прежний темп.
– Ясно.
– Черт, я пытаюсь с тобой поговорить, прежде чем спустится твоя мать и заведет свою шарманку. Я хочу, чтобы ты кое-что