Черный, Белый, Бежевый. Кристина Выборнова
пухлую книгу. – Тебе всего двенадцать оборотов, а жить еще почти тысячу. Если ты всю жизнь будешь повторять глупости за такими, как Луцик, от тебя не будет никакой пользы. А у черного мага самые большие возможности повлиять на мир, и он должен это делать, но в положительную сторону, а не как неконтролируемая стихия!
Сам, видимо, впечатлившись своей речью, папа со свистом втянул воздух, и, явно не собираясь больше ни дышать, ни говорить ближайшие пять тысяч мигов, уселся за стол к своей книжке.
Я тоже втянул воздух и вприпрыжку бросился к себе в комнату.
Там меня уже ждали мои домашние зверушки, которых надо было покормить. Черная гладкая гавкалка Лорка издала радостный «ваф» и начала напрыгивать на меня. Размерами она удалась, так что в результате чуть не сбила меня с ног. Я шмякнулся на кровать, откуда послышалось довольное урканье, и из-под скомканного одеяла вылез крухт Мосик. Сейчас, после сна, он напоминал ком жесткой черно-коричневой шерсти с торчащими оттуда большими зелеными глазами и носом-черной кнопкой. Крухты были нам, черным и белым магам, дальними родственниками, как и большие грозные кошмакрухты – жили они тоже по тысяче оборотов.
– Привет, Мосик, опять ленишься? – укорил я его, и, взяв на руки, почесал за маленьким круглым ухом, невидимым в густой шерсти. Крухт фыркнул и махнул коротким пушистым хвостом. Лорка, позавидовав, подсунула морду мне под локоть, а сверху раздалось громкое хлопанье крыльев и клекот: это проснулась моя сизая пор-крака Кранча. Разинув громадный серый крючковатый клюв, который был размером чуть ли не в половину всей птицы, она зевнула и завозилась на шесте, обсыпая меня перьями.
– Кранча-Кранча, – позвал я ее. – Скажи «неа», ну скажи…
– Нья, – недовольно встряхнувшись, булькнула Кранча. Я хихикнул. Вообще-то пор-краки – птицы не говорящие, у них горло для этого не приспособлено, но мне в прошлом обороте, когда я ее подобрал, втемяшилось так ее надрессировать, чтобы она таки заговорила. Конечно, у меня ничего не получилось, папа издевался надо мной вовсю, не говоря уже о Луцике. Но я в конце концов заметил, что собственные крики пор-краки похожи на смазанное слово «нет», или, точнее, «неа». Научить ее вовремя произносить это слово было делом нетрудным. У папы чуть очки на лоб не полезли, когда он однажды обратился к Кранче со словами «ну, скажи что-нибудь», а она злорадно ответила «неа». Оказалось, что этого одного слова вообще хватает почти на все случаи жизни, и птицу мы после этого стали считать достаточно говорящей.
Выбравшись из кровати, я открыл вторую дверь своей комнаты, которая выходила во внутренний двор: дом у нас был построен в виде замкнутого круга. Посреди двора находился неглубокий погреб. Я осторожно спустился по каменной лесенке, стараясь не касаться стенок – где-то как раз на стене была действующая папина картинка, которая поддерживала в погребе низкую температуру… Я все-таки чуть не ткнул в нее ногтем, но вовремя отдернул руку. Картинка была, конечно, заковыристая, мне еще оборотов сто такую не создать: куча перепутанных стрелок, схем, расчетов и формул. Зато в погребе правда было очень холодно – то есть я-то,