Патрик Леруа. Годы 1821—1830. Татьяна Васильевна Адаменко
на мгновение сжались.
– Я понимаю: в армии вас обошли и с деньгами, и с титулом, карьера в министерстве тоже не сложилась, и вы решили, что разбогатеть никогда не поздно, – любезным тоном рассуждал д’Эвре дальше.
– Но неужели вы могли хоть минуту всерьез думать, что министр финансов Лекуэн, который переживал все ужасы эмиграции, посмотрит сквозь пальцы на то, что участник наполеоновских кампаний, какой-то мсье, вымогает взятку у потомственных дворян?
Несмотря на риторический тон задаваемых вопросов, д’Эвре, казалось, всерьез ждал от Леруа ответа, но тот снова промолчал, рассматривая переплет.
– Когда неудачник отчаянно пытается вырваться из своего круга, на это забавно смотреть – но недолго, – усмехнулся д’Эвре. – Зрелище затягивается, и вы становитесь утомительным. Вы беспокоите мою сестру.
– Я мог бы уже сейчас сообщить министру о том, что вы специально затягиваете дело. После этого… мне будут интересны три вещи: успеете ли вы собрать вещи, прежде чем вас уволят, как быстро сопьетесь, и что с вами сделают журналисты. Но пока я не хочу этого делать.
– Потому что тогда неизбежно всплывет дело Синей бороды, и имя мадам Бенаж снова появиться в газетах рядом с моим, – услужливо добавил Леруа.
– Для парижских домохозяек она опять станет «бедной, несчастной женщиной», – уточнил он.
У д’Эвре дернулась щека, но он сдержался.
– Именно так. Поэтому я предлагаю вам то, чего вы совершенно не заслуживаете.
– И что же это? – скучающе спросил Леруа.
– Вы добросовестно и точно заканчиваете свою работу как можно быстрее, приносите извинения и убираетесь прочь со всеми необходимыми документами. И больше не возвращаетесь – никогда.
Леруа открыл рот, собираясь что-то сказать, но д’Эвре снова его перебил.
– Полученную от нас сумму, так и быть, можете оставить себе, – брезгливо сообщил он.
– А вы что-то хотели сказать?
Леруа кашлянул, пожевал губами, вздохнул…
– Я согласен со всеми вашими предложениями, – полушепотом, словно у него внезапно сел голос, сказал инспектор.
Услышав это, д’Эвре встал и, не прощаясь, вышел из библиотеки.
Глядя ему в спину, Леруа размышлял о том, действительно ли он разглядел хорошо скрытый за презрением страх, или ему показалось.
Тем не менее, Леруа прекрасно понимал, что угрозы Шарля были реальны и очень весомы, а, следовательно, господину инспектору нужно было поторопиться.
* * *
Когда Леруа проснулся, ночь еще не вполне уступила свое место утру. Дождь, который вечером безуспешно пытался убаюкать Леруа, за ночь набрался сил и превратился в сильнейшую грозу, которая беспрестанно хлестала в окна водой и ветром.
Такая погода весьма располагает к тому, открыв глаза и вглядевшись в мрак за окном, снова закрыть их как минимум на полчаса, но раздумья Леруа, вернувшись, навалились на него куда тяжелей, чем пуховое одеяло,