Одинокие души. Эшли Дьюал

      Я откладываю газету, не находя сил дочитать до конца. Холод бежит по спине. Вова учился со мной в одном классе. Я неплохо его знала, мы даже пару раз пересекались на общих мероприятиях, и становится жутко не по себе от того, что теперь и его имя числится в списке шестнадцати погибших за последние четыре месяца.

      Я встаю из-за стола и иду к себе в комнату.

      Несмотря на приближение зимы, дома царит отвратительная жара. Я распахиваю окно и пытаюсь успокоиться. Однако мысли об изуродованном теле Ситкова не покидают меня. Фотография с места преступления стоит перед глазами: его заломленные руки, лужа крови, посиневшее от холода лицо. Я встряхиваю плечами.

      – Лия, ты не собираешься с нами? – спрашивает мама, и я испуганно вздрагиваю. Она поднимает перед собой руки. – Прости. Не хотела напугать.

      – Не могу… – вижу: мертвое тело Ситкова. Вот он жив, вот – мертв. – Я дома останусь.

      – Уверена? Мы достаточно часто общались с матерью Вовы, и было бы неприлично отправиться на похороны без тебя. Он ведь твой одноклассник.

      – Уже нет. – От своего же ответа, я пугаюсь. Гляжу на маму и чувствую себя ужасно неловко. – В смысле, – добавляю я, заламывая пальцы. – В смысле мне не по душе идти к Ситковым.

      – Страшно?

      – Ещё как. До сих пор не могу поверить в то, что он умер.

      Мама поджимает губы и понимающе кивает:

      – Ты права. Некоторые вещи не поддаются объяснениям. И всё же…

      – Нет, – отрезаю я. – Пожалуйста, позволь мне остаться дома. Я не хочу видеть слёзы матери Вовы, не хочу смотреть на его фотографии, не хочу есть остывшую еду и поддерживать разговор с незнакомыми людьми. Это чересчур для меня.

      – Ладно, – сдается она. – В таком случае проследи, чтобы твоя сестра вернулась до девяти. Хорошо? Завтра рабочий день, а вам в школу.

      Я киваю и смотрю, как мама выходит из комнаты. Вряд ли она знает, что Карина несколько месяцев подряд приходит домой совсем не к девяти. К тому же я всё чаще замечаю отёки, синяки и порезы на её руках, шее, порой даже на лице. Это пугает меня и жутко злит, но, когда я спрашиваю, где она шляется, Карина улыбается и нагло не отвечает, словно в глубине души радуется новой порции ушибов. Утром сестра обычно замазывает синяки дешевым тональным кремом и, не задерживаясь в одной комнате с родителями больше чем на две минуты, убегает в школу.

      Иногда мне хочется схватить её за плечи и сильно встряхнуть. Хочется крикнуть: «Что ты творишь? Почему не слушаешь меня, убегаешь из дома? Ведь в нашем районе каждую неделю пропадают или умирают подростки?» Но она не обращает на меня внимания. Это безумно выводит из себя, потому что я старшая сестра. Я главная, чёрт подери. Но Карина… Видимо, ей наплевать. Совсем наплевать.

      Захлопывается входная дверь. Я слежу за тем, как отъезжает машина родителей, и, задернув занавески, решительно выдыхаю. Если сегодня не увижу сестру дома вовремя, придушу её собственными руками.

      Затем меня вдруг накрывает странное чувство безысходности. Я ведь догадываюсь, где она и почему на её теле появляются синяки. Но мне не хочется признавать правду. Я упрямо отказываюсь верить в то, что Карина связалась с бандой подростков, которые славятся лишь тем, что у них абсолютно отсутствует чувство страха, совести и морали. Мне противно даже думать о том, что она проводит время с аморальными людьми, с этими животными.

      Я протираю руками холодное от пота лицо и неуверенно оседаю на кровати.

      Каждый подросток нашего района знает, что, едва наступают сумерки, на улицы выходят они.

      Банда тинейджеров. Место их гнездования – заброшенный парк аттракционов. Никто точно не знает, что они там делают, чем занимаются, но все уверены: связаться с ними – значит подписать себе смертный приговор. Практически все из числа шестнадцати погибших проводили время с ними, и что теперь? Теперь их тела находят в районе парка и гадают: то ли подростки сошли с ума и решили накладывать на себя руки ради забавы, то ли их убивают, толкая с моста, топя в реке или ставя подножку на железнодорожных путях.

      Мне всегда становится плохо, когда я думаю об убийствах, но сейчас всё по-другому. Сейчас речь идет о Карине, поэтому вместо недомогания я чувствую дикую злость. У меня внутри словно разгорается пожар. Я готова сорваться с места, схватить папино ружье и убить каждого, кто попытается причинить ей вред. И мне плевать на последствия. Я ощущаю огромную ответственность и понимаю, что, сидя дома и сложив руки, позволяю Карине сильнее запутываться в сетях этой банды.

      Не знаю, сколько проходит времени. Я плаваю в размышлениях несколько минут или часов, но неожиданно мои мысли прерывает звонок в дверь.

      – О да. Слава богу! – чеканю я, выбегая из комнаты. Карина вернулась вовремя. Что ж, она спасла жизнь не только себе, но и мне. Замечательная новость. – Клянусь, приди ты ещё минут через десять! – восклицаю я, открываю дверь и вижу на пороге Лёшу.

      – Чёрт…

      – Чёрт? –