Леонардо да Винчи. Загадки гения. Чарльз Николл
сила духа. Но для честолюбивого молодого художника 70-х годов XV века Фичино был фигурой харизматической. Не могло не привлекать Леонардо и стремление философа излагать сложные идеи чистым, простым языком – итальянским языком, а не латынью: De amore была переведена на итальянский в 1474 году, «чтобы эта дарующая жизнь манна стала достоянием всех». И как мог Леонардо сопротивляться основной идее Фичино: разум тех, кто изучает философию, «расправляет крылья с помощью мудрости», чтобы «лететь ввысь, в небесное царство»?[204]
На одной из страниц Атлантического кодекса мы находим свидетельство связи Леонардо с кругом Фичино. Это список имен, написанный рукой Леонардо. Список начинается с некоего Бернардо ди Симоне. На обратной стороне листа это имя появляется вновь, написанное в зеркальном отражении: «beynardo di sim / di di disimon / ber bern berna».[205] По-видимому, Леонардо вспоминал Бернардо ди Симоне Каниджани, одного из учеников Фичино. Судя по тексту и ранним техническим наброскам, сделанным на этом листе, его можно датировать 1478–1480 годами. На листе есть и отдельные фразы. В тот момент Леонардо пребывал в меланхолии, а может быть, ощутил тягу к философии: «Chi tempo ha e tempo aspetta perde l’amico» («Тот, кто имеет время и ждет времени, потеряет друга»); и «Come io vi disse ne di passati, voi sapete che io sono sanza alcuni degli amici» («Как говорил я тебе в прошлые дни, ты знаешь, что у меня нет друзей»). А следом за этими фразами идет такое размышление:
Essendomi solleciato
S’amor non è che dunque.
(Я весь пылаю, если это не любовь, то что же?)
Эта меланхолия, ощущение утраты любви явно чувствуются в портрете Джиневры. Выражение лица молодой женщины возвышенно, отчужденно, но в нем чувствуется и подлинная человечность, выходящая за границы платонического. Это боль разбитого сердца. В кадастре 1480 года муж Джиневры, Луиджи – мне очень хочется назвать его страдающим мужем, – говорит о расходах, понесенных в связи с «болезнью» жены. Это упоминание нельзя считать необоснованным, так как речь идет о снижении налогообложения. Оно удивительным образом связано с возвращением Бембо в Венецию в мае 1480 года и с отъездом Джиневры в деревню. Об этом же говорится в двух сонетах Лоренцо Медичи, адресованных Джиневре. Он с похвалой отзывается о ее решении «покинуть страсти и зло города» и никогда «не оглядываться на него». Мы не знаем, действительно ли Джиневра решила посвятить себя молитвам и радостям сельской жизни, как считает Лоренцо, но после короткого и яркого романа с Бембо о ней практически ничего не известно. Если о ней и упоминают, то только как об известной красавице прошлого. Джиневра овдовела, детей у нее не было. Она умерла примерно в 1520 году.
Связь с Сальтарелли
Платонические любовные игры или подлинные чувства? Вопрос, который возник еще в связи с портретом Джиневры, теперь оказывается самым тесным образом связанным с жизнью самого Леонардо.
В начале апреля 1476 года в один из ящиков, которые во Флоренции назывались tamburi (барабаны) или более колоритно buchi della verità (дырами истины), был опущен анонимный донос. Нотариально
У Леонардо почти наверняка был экземпляр книги Фичино «Theologica Platonica», работа над которой была завершена в 1474 году. Книга увидела свет в 1482 году. В списке книг Леонардо, составленном в 1492 году (СА 559r/210r-a), мы встречаем книгу или рукопись под названием «De immortalita d’anima». Это подзаголовок книги Фичино «De animarum immortalitate». Но фразы «Ermete filosofo» («Гермес, философ»), нацарапанной на обложке Парижской книжки MS М, недостаточно для того, чтобы утверждать, что Леонардо был знаком с Фичиновым переводом мистической книги «Божественный Пимандр». Мы не должны воспринимать «аристотелизм» Леонардо буквально. Сам Бембо, как отмечает Флетчер (1989, 814), «не принимал философские аспекты Фичинова неоплатонизма», поскольку находился под сильным влиянием ученых из Падуанского университета, разделявших взгляды Аристотеля и Аверроэса.
СА 18/4r-b, v-b (R 1553, 1359). О личности Бернардо см. PC 2.384. На этом же листе мы встречаем имя «Франко д’Антонио ди сер Пьеро», то есть дяди Франческо. Брэнди (1992, 154) замечает, что последние три слова, написанные как «di s pero», можно прочесть и как «dispero» («я в отчаянии»). Испытываешь большой соблазн услышать в этом замечании жалобу на сложные отношения с отцом, хотя упомянутое имя говорит о том, что речь идет о прадедушке Леонардо.