Из Лондона в Австралию. Софи Вёрисгофер
головой. – А вы не находите ничего странного в поведении этого господина? Вас не удивляет, что предприниматель закармливает в трактирах дичью и вином своего мальчика для посылок?
При этих словах будто ослепительная молния мелькнула перед глазами Антона, но это продолжалось одине момент, упрямство помешало ему остановиться на этой мысли.
– Я сам своей личностью нравлюсь господину Торстратену, – сказал он.
– И он вам платит за то, что вы прогуливаетесь с ним по городу!
– Со временем я поступлю к нему в ученики, или буду продавцом в лавке, которую он откроет. Иногда и резчики могут оказаться друзьями человечества… не правда-ли, господин Романн?
Хозяин пожал ему руку. – Дай Бог, Антон. Прощайте, прощайте.
Наш друг ушел домой совсем не в таком радужном настроении, в каком пришел, но впечатление от этого разговора очень быстро рассеялось. Он купил себе изрядный кусок хлеба и сыра, причем у него еще осталось два шиллинга, которые должны были лечь в основание его воздушных замков, и он весело начал их строить. Теперь все пойдет отлично, – в этом он был уверен.
Забравшись в свою опрятную, чистую комнату на чердаке, он проспал в ней здоровым сном юности вплоть до следующего утра, а вставши, достал свое лучшее платье и вообще принарядился. Было воскресенье и господин Торстратен мог предложить ему пойти вместе в церковь.
Случилось не так: голландец пришел только к двенадцати часам и был рассеян и расстроен!
– Вы свободны до вечера, – сказал он. – Около десяти или одиннадцати часов я зайду за вами. Вы должны оказать мне услугу, Антон.
– С величайшим удовольствием, сэр. Приказывайте!
– Дело идет об одном пари, – сказал, улыбаясь, голландец. – Я должен поужинать в одном ресторане, в присутствии одного близкого приятеля, который при этом не должен узнать меня. Вы будете стоять за моим стулом и подавать мне кушанья, в нарядной ливрее, конечно.
– И это все, сэр?
– Да. Если сегодня и завтра вечером мне удастся разыграть эту невинную комедию, то пари будет выиграно; сто фунтов, и я дарю эти деньги вам, Антон.
– О, сэр, сэр!
– На них вы можете устроит что-нибудь для вашего отца, подкупить тюремного надзирателя, или нанять адвоката. Здесь, в Лондоне, все возможно.
– О, сэр, и вы надеетесь, что выиграете?
– Я в этом совершенно убежден, только вы должны добросовестно помочь мне. Сегодня вечером я принесу ливрею, – серую с оранжевым, не правда-ли? Так как вы говорите по-немецки, то мы выдадим себя за соотечественников. Я назовусь бароном Кирхгейм и таким образом совершенно собью с толку моего приятеля. Вам надо знать несколько слов по-английски, чтоб говорить с кельнером при рассчете, и, при моей помощи, вы их заучите заранее.
Сердце Антона стучало, как молоток. – Как вы добры! – повторял он, – благодарю вас тысячу раз.
Голландец остановил его. – Не так поспешно, – сказал он. – Во всяком случае, это ведь может и не удастся. И при этих словах на лице его появилась гримаса, и в темных глазах мелькнуло