О Родине, и о любви, и о судьбе…. София Николаевна Семина
их. Похоронены они рядышком (тут же и мой сын Николай). Могилки всегда ухожены.
Когда я училась в 5-м классе (в голодный год) мне, как лучшей ученице, давали от школы хлебную карточку (400 г. в день). Я приходила в магазин и, стоя в очереди, всё мечтала о том, чтобы продавец дал хлеб с довеском (хлеб тогда был весовой). Тогда я брала довесок в рот и просто, как конфетку, сосала, чтоб подольше чувствовать вкус хлеба. А если довеска не было, все 400 грамм приносила домой не тронув. Дома ждали сестрёнки. Они уже съели свою порцию баланды. Приходилось с ними делиться и хлебом, и так называемым супом.
В августе 1947 года стало легче. Созрели семена клевера. Мы их приносили домой, толкли в ступе, а потом мама приносила из города ситро, мы заливали клевер сладкой водичкой и ели. Потом поспела рожь. Из зерна стали варить кашу. Председатель колхоза Н. И. Ячин молчаливо разрешал женщинам брать несколько горстей зерна. Потом он так и говорил:
– А если я не дам им несколько горстей, то некому будет хлеб убирать. Всеждали, чтобы хоть чёрного хлеба поесть вдоволь. Потом всё наладилось. В 6-м классе вступила в комсомол. До сих пор в памяти номер первого комсомольского билета (27264549), а второй билет и сейчас храню.
За всё своё детство ни разу не пришлось побывать в пионерском лагере. Зимой учёба, летом работа, работа. Всплывают в памяти эпизоды детства, опалённые войной. Три девчушки дома, мал – мала меньше. У младшей сестрёнки я и Римма были няньками (бабушка Анна умерла в феврале 1943 года. Нине было 3 года). Однажды копали картошку, а Нина бродила, бродила, путаясь в картофельной ботве, устала, видимо, и уснула. Хватились, а малышки нет. Бегали, плакали, искали. Через какое-то время она проснулась, встала, стоит и улыбается. Нашлась потеря. Бывало, и подшлёпнем её. Воли хочется, а с ней куда убежишь? Вечером она жаловалась маме: – Меня били. А мама в ответ: – Били да не убили и ладно. Трудно тогда было с сахаром. Дадут к чаю чайную ложку песку и всё. А мы уж больше и не просили, понимали взрослых. Откроешь шкаф, а там ни хлеба, ни сахара. Хлопнешь дверцей посильней и опять на улицу. В конце войны в нашем недостроенном доме жили солдаты (стояла в деревне воинская часть). Поваром был Костя Демченко. Он всегда нас чем-то угощал. Один раз мы уронили пустую солдатскую кухню в пруд, испугались и убежали на Левоново (боялись повара, так как он сказал: – Всех на телят переделаю). Один из солдат Пётр Захаров, охотник-сибиряк, запомнился. Он маму всё замуж звал. Очень добрый был. Он отстреливал лосей для в\ч, подвозил воду с реки (в колодцах зимой вымерзла) и для жителей деревни привозил воду. Работал на уборке льна и хлеба так скоро, что 10 женщин за ним не успевали снопы вязать. После войны он снова звал маму к себе, в Сибирь (в леспромхоз где-то около Тобольска), а она не решилась ехать. Вот сейчас я думаю, а если бы он жил с нами, нам жилось намного легче, были бы как за каменной стеной. Не чета Василию Фёдоровичу (отчиму), хотя он был тоже добрый, но… не во всём умелый. Вот недавно я упомянула местечко Левоново, где