Чувства. Евгений Сивков
и затейника Шуру Рогачёва – выкинули вместе с сотней его товарищей с мебельной фабрики, где он несколько лет проработал мастером в цехе обивки. Мама – полненькая, аппетитная хохотушка Рая Рогачёва – по-прежнему трудилась нянечкой в детском саду, но её скромной зарплаты хватало только на приобретение самогонки неизвестного происхождения, которой торговали в привокзальном киоске провинциального российского городка. А без самогонки было никак: Шура Рогачёв не мог смотреть трезвыми глазами на окружавшую его печальную перестроечную действительность. Жена ходила в жалких обносках, за квартиру было не плачено уже семь месяцев, дочурка Дашка забыла о том, что такое конфеты.
Шура начинал пить с обеда. К этому времени он успевал проснуться, позавтракать чем Бог послал (а Бог посылал через Раю в стеклянных баночках из-под майонеза остатки детских обедов и ужинов из садика) и сходить на привокзальную площадь, где знакомая ларёчница отпускала самогон в долг, до получки. Получка тоже была у Раисы. Пособие по безработице Шура перестал получать уже давно.
В их моногороде найти работу было практически невозможно, поэтому Рогачёв перебивался случайными заказами, он ремонтировал старую бытовую технику: телевизоры, холодильники, стиральные машины. Руки у него были золотые. Но вот беда, его клиентура могла, как правило, рассчитываться с ним только в натуральном виде. Чаще всего – всё тем же самогоном. Такая форма расчётов негативно отражалась на производительности и качестве труда Шуры. К приходу жены он уже бывал основательно навеселе. Мать приводила Дашу из садика, кормила содержимым всё тех же баночек. Потом девочку отправляли играть в единственную комнату их однокомнатной квартиры, а мама с папой устраивались на кухне. Даша была тихим, спокойным ребёнком: она любила рассматривать цветные картинки в книжках и журналах, мастерить наряды своим немногочисленным куклам из лоскутов материи, предоставленных мамой. Иногда она смотрела мультики по их старенькому телевизору, настроить который у мастера Шуры руки не доходили, а потому приключения мышат и котят Даша наблюдала сквозь пургу эфирных помех.
Через пару часов после начала супружеского застолья Шура брался за баян и услаждал семью и соседей отборными частушками, в которых на одно понятное для Даши слово приходилось три непонятных. Потом наступала десятиминутка перебранок: Шура и Рая громко, но не очень связно излагали конкретные претензии друг к другу и провозглашали абстрактные проклятия окружающей их действительности. Выброс эмоций действовал на супругов умиротворяюще: слегка покачиваясь, они отправлялись в комнату, задёргивали занавеску и укладывались на супружеское ложе. Несколько минут после этого Даша могла слышать мерный скрип полутораспальной кровати, после чего мама издавала протяжный грудной стон (этот звук давно перестал пугать девочку, она поняла, что с мамой ничего плохого не происходит). А спустя ещё пять минут комнату оглашал громкий папин храп. Даша самостоятельно убирала игрушки, раздевалась, чистила зубы и ложилась спать на раскладном кресле, стоявшем в углу комнаты под большим фикусом