Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма. Андрей Синельников
плиты пола. Еще минута, и с треском открылась темно-зеленая дверь с маленьким оконцем, тщательно закрытым кожаной занумерованной заслонкой, и солдат-смотритель объявил ему:
– Ну, вот и дотопали, барин, тута ваш дом на долгие годы. Милости просим до хаты. Я ваш, барин, ангел-хранитель. Прошу любить и жаловать, – после паузы добавил, – Другого пока не будет.
Оператор, опешив от грохота закрываемой двери и лязга металлической заслонки, даже не обратил сначала особого внимания на угрюмую камеру. От неожиданности и нереальности происходящего им овладело странное равнодушие ко всему в мире. Однако, придя в себя и, посчитав, что это просто сон, решил оглядеться. Три шага в ширину, шесть в длину, или, говоря точнее, одна сажень и две… он сам удивился, что думает такими категориями измерения. Тем не менее, думал, и таковы были размеры его номера. Белые стены с темной широкой полосой внизу подпирали белый же потолок. «Хорошо еще, что не своды», – опять подумал он, ― а то было бы вообще как в плохом голливудском сериале про вампиров».
В конце камеры находилось окно зарешеченное изнутри дюймовыми железными полосами, между которыми, однако, легко могла бы пролезть голова ребенка. Под окном, снабженным широким деревянным подоконником, «а стены-то наверное, толщиной в аршин», – опять подумал Оператор, стоял зеленый столик крохотных размеров, а при нем такого же цвета табурет. Он огляделся дальше. У стены обыкновенная деревянная койка с тощим матрацем, покрытым серым больничным одеялом; в углу, у двери, классическая «параша». Вот и все. С другой стороны двери выступала из угла высокая кирпичная печь, покрытая белой штукатуркой и служащая, очевидно, для двух камер. Подошел поближе. Топки не было. Поскреб затылок, понял, что печь топится из коридора.
Оператор постарался ущипнуть себя, как можно больнее, но видение не пропадало. За свою долгую жизнь в виртуальном мире телевидения, а тем более за время работы в журнале, который только тем и занимался, что совал свой нос в разные тайны и загадки, он привык ко всему. Оператор сел на табуретку, спокойно огляделся. Прикинул на руку вес кандалов на ногах и толщину цепей. Понял, что сделано добротно, со знанием дела. Обвел комнату, назвать это камерой язык не поворачивался, оценивающим взглядом. Окрашенный красноватой краской пол поддерживался, в чистоте. И вообще было видно, что все здесь часто освежалось, белилось и мылось. Однако, для человека, попавшего сюда впервые, все равно тесная и темная камера была невыразимо угрюма и мертва.
Он пересел на кровать.
Дверь мягко отворилась, и около Оператора засуетились солдаты, внося вещи, как он понял, его. Из окна, сквозь чистые стекла, были видны часть гранитной стены и расхаживающий с ружьем часовой.
– Извольте снять одежду, – произнес со снисходительной улыбкой смотритель.
Его маленькие глазки смотрели на Оператора почти с состраданием.
Оператор снял и отдал странный для него черный плащ, шляпу с широкими полями и полувоенный сюртук. Получил тюремную серую робу, серую же шинель и маленькую круглую шапочку.