поэт и динозавр. Пётр Корольков

      смакуя жгучую горечь и мрачные виды.

      Жизнь показалась мне просто журнальчиком пошлым.

      Я отрубился, прикончив чуть меньше поллитра.

      Проснулся к шести. Фонари уже час как горели.

      Подругу обняв, я оставил её у подъезда.

      Ногами измерив асфальта глубины и мели,

      я сел на метро и понёсся по станциям резво.

      Забрав мухоморы, забытые ночью у друга,

      с другим своим другом поехал домой на машине.

      Я был на сиденье соседнем шутливо обруган

      уже по совсем очевидной и внятной причине.

      В ответ я смеялся, горланил стихи и тирады,

      себя ощущая Есениным или Высоцким —

      не помню уже. Словно губка, пропитанный ядом,

      живот заурчал, приближаясь к ночному киоску.

      И вот мы стоим в ожидании сказочной пищи,

      напиток богов попивая из потных бутылок.

      Ко мне подошли две нетрезвые женщины-нищие,

      уставились сразу так жалобно прямо в затылок.

      Дальше вы знаете. Лень углубляться в детали:

      странный, но очень живой разговор пустяковый.

      Пьяницы просто подачку вкрадчиво ждали,

      злую привычку меняя на доброе слово.

      «Будет любовь. Обязательно будешь счастливым.

      Я обещаю. Ты, главное, духом не падай» —

      женщина, жизнью побитая, мне говорила

      с мёртвым и грязным лицом, но живым чистым взглядом.

      Я на ладонь заскорузлую высыпал мелочь,

      пива купил, протянул ей бутылку с улыбкой.

      Жизнь как слова: на дороге написана мелом;

      кажется часто нелепой, вонючей и липкой.

      Пусть же плюются проклятия, льётся лукавство,

      множатся раны и страхи, рубцы и потери.

      С волей Христа, с героическим пафосом Кастро

      я в те слова, как в молитву, безудержно верю.

      ВЫЖИТЬ