Сольск. Алан Кранк
вверх. Фигура нищего, просящего милостыню у Бога (у кого еще ее можно просить в пустой квартире?). Черная манжета плотно обтягивала тонкий дряблый бицепс.
– Опять высокое?
– Сто сорок восемь на девяносто, – голос звучал звонко и твердо. Вечернюю порцию таблеток она еще не приняла. – Как все прошло?
Он не знал, что ответить. Год условно за пьяную выходку, которую суд, вопреки прогнозам адвоката, определил как угон автомобиля, – это хорошо или плохо?
– Ты слышишь, о чем я спрашиваю?
– Да. Все нормально. Меня оправдали. Я же говорил, что не виноват. Судья даже удивилась, почему следователь не закрыл дело. Никаких доказательств. Просто мы оказались в неподходящее время в неподходящем месте.
– А Витька?
– Ну и его оправдали тоже.
– Значит, все закончилось, – она шумно выдохнула, и он успел подумать, что смог обмануть ее, прежде чем она задала следующий вопрос. – О чем ты думал, когда лез в чужую машину?
Вот так, без споров и доказательств, она вынесла собственный вердикт: «Виновен».
Честный ответ выглядел как признание в собственном идиотизме. Они решили угнать машину, потому что Витька знал, как это можно сделать. «Это же элементарно, – заплетающимся голосом шептал он, склонившись над рулем. – Поддеваем колечко, вытаскиваем личинку. Красный провод отдельно, остальные в скрутку и замыкаем цепь».
– Не знаю. Не думал, что так выйдет.
– А если бы тебя посадили? Даже на полгода. Что стало бы со мной?
Что тут скажешь? Все верно. Такой оборот событий вряд ли бы изменил ее жизнь к лучшему. Даже самая дрянная ситуация может измениться в худшую сторону.
– Я ошибся. Прости, – он проглотил слюну и уставился в пол. Лет пять назад он бы добавил: «Я больше так не буду». Теперь он считал, что подобное обещание лишено смысла.
– Подойди ко мне, сынок.
Он наклонился, и она обняла его за плечи.
– Я старая больная женщина, и я сильно испугалась. Ты знаешь, как я люблю тебя.
Телефонный будильник заиграл «Собачий вальс». Пора было пить таблетки.
– Не вставай. Я принесу.
На прикроватной тумбочке, рядом с коробкой из-под чайного сервиза, в которой мать с незапамятных времен хранила лекарства, стояла его детская фотография в рамке. Весною в парке его сфотографировал отец. Стекло было усыпано матовыми отпечатками пальцев, хотя она протирала портрет влажной салфеткой каждое утро.
Анжела снимала однокомнатную квартиру в старом доме на двух хозяев. Невысокая квартплата и глухая соседка – невероятно удачное сочетание для композитора. Вот только ничего путного Анжела до сих пор так и не написала.
Она сделала глубокий вдох. Пальцы повисли в воздухе над клавиатурой синтезатора.
Тишина – начальная точка и единица измерения качества музыки. Тишина – ноль в мире звуков. Хорошо. Идем дальше. Первая нота, первое созвучие – тоже никаких проблем. Анжела взяла доминантсепт-аккорд и прогнала его вверх и вниз.
Первый звук не может быть ни плохим, ни хорошим. Как первая