Ненависть. Юлия Остапенко
Что ж, ей виднее.
Дэмьен сделал шаг вперед, твердо уперся руками в пояс, широко расставил ноги, набрал полные легкие воздуха:
– Я пришел к Гвиндейл!
Его голос взметнулся к потолку, помчался вдоль бесконечных стен, бесформенных, перетекающих друг в друга сводчатых залов. И исчез.
Дэмьен постоял, вслушиваясь в затихающие отзвуки своего голоса, искажавшие его до полной неузнаваемости. Обычно она появлялась сразу же, как только последний звук терялся в дальнем зале. И вот все стихло, а ее нет. Что ж, он был к этому готов.
– Я… пришел… к Гвиндейл,– четко, но уже не так громко повторил он. Громкость не имела значения – она все равно услышала бы его, даже если бы он шептал. В таком месте, как это, любой звук превращается в грохот.
Ничего. Ни ответного звука, ни тени. «Интересно, сколько здесь народу? – внезапно подумал Дэмьен.– У Оракула, помнится, что-то около десятка приближенных слуг, вдвое больше Хранителей, а жрецов… черт, она же мне говорила… много, в общем. Хотелось бы знать, где они. Под землей? А может, стоят рядами вдоль стен, просто я их не вижу?»
Последняя мысль немного позабавила его, и, когда он крикнул в третий раз, в его голосе явственно слышалась улыбка.
– Я пришел к Гвиндейл!
Черт. Вот это зря. Она может решить, что он смеется над ней. На всякий случай он подождал еще какое-то время. Потом тихо вздохнул. Ему уже не хотелось смеяться.
Кажется, она в самом деле на него разозлилась.
Дэмьен помедлил еще немного, ожидая чуда, потом вынул из кармана подобранную в бору шишку. Он взял ее, не рассчитывая всерьез, что это поможет,– просто поддался минутной ностальгии, но теперь понял, что, раз уж Гвиндейл настолько сильно злится на него, значит, она тоже терзается этой ностальгией. Он сжал шишку пальцами, почувствовав, как впились в кожу шероховатые уголки, сделал несколько шагов вперед, остановился на расстоянии вытянутой руки от того места, где начинался водоворот арок, нагнулся и положил шишку на пол. Отступил, скрестил руки на груди.
И больше не стал звать.
Она появилась через семь ударов его сердца. Ей всегда нравилось это число – она была немного суеверна. Дэмьен знал это и потому не был удивлен ее появлением.
Она вышла из центральной арки, подошла к шишке, опустила голову, смотрела вниз несколько долгих мгновений, потом подняла ее. Дэмьен с улыбкой наблюдал, как она нерешительно вертит шишку в тонких прозрачных пальцах, точно так же, как он в бору час назад. Он знал, о чем она думает, и она знала, что он знает. Это было справедливо. Не только ей быть всезнающей, в конце-то концов.
– Я все пытаюсь вспомнить, какая тогда была погода,– вдруг произнесла она, и Дэмьен почувствовал, как невольно покрывается приятным ознобом от почти забытого звучания ее мягкого, слабо звенящего голоса.– Все пытаюсь и не могу. Один-единственный раз мы были в лесу, а я забыла.
– Солнце,– уверенно ответил он.– Было солнце. Не очень яркое, но теплое. Была осень… как сейчас.
– Это я помню,– без нетерпения перебила