Готическая коллекция. Татьяна Степанова
в бар зашел еще один посетитель, которого Мещерский узнал не сразу, а вспомнил лишь тогда, когда этот крепкий высокий и осанистый мужчина протолкался к стойке и по-хозяйски положил на плечо Марте руку. Марта вздрогнула, оглянулась и сразу же нежно, радостно заулыбалась. Мужчина наклонился и поцеловал ее в щеку. Юлия сразу же приветливо и даже немножко заискивающе закивала гостю и одновременно что-то тихо и быстро затараторила в трубку, то и дело поглядывая на Марту и ее спутника.
Мещерский тут же вспомнил, что это и есть жених, которого Базис именовал Григорием Петровичем, а еще, почтительно и подобострастно, хозяином.
Дергачев на эстраде тренькал струнами, настраивая гитару, а сам мрачно и неотрывно созерцал пару за стойкой. Вид его Мещерскому крайне не нравился. С таким лицом обычно готовят себя если не к суициду, то уж к крупной потасовке с битьем окон и швырянием стульев непременно. Однако пока Дергачев ограничился тем, что взял на гитаре несколько минорных аккордов, пробуя басы. Снова послышался одобрительный свист и хлопки. Юлия в это время протянула телефонную трубку Марте. И тут Мещерский не выдержал. Пулей выскочил из-за стола и под удивленным взглядом Кати устремился к стойке подслушивать, едва не сбив с ног Кравченко, идущего с пивом в руках.
– Куда это он? – спросил тот у Кати, усаживаясь. Та пожала плечами, невозмутимо заметив что-то про броуновское движение. Позже Мещерский сам себе не мог объяснить, что именно заставило его сорваться с места. Было ли то простое любопытство: о чем говорят молодые красивые женщины и кому звонят вечером из бара? Или это было что-то еще, смутно-инстинктивное, подспудное?
– Клим, я же тебе говорю: она приехала одна. Вот и Гриша тебе подтвердит, – услышал он голос Марты, – а номер просила заказать на двоих. Она потому и ехала сюда, что их здесь никто не знает. Они собирались пробыть здесь все выходные.
– Песня о любви, – громко объявил Дергачев с эстрады, взял новый минорный аккорд и запел-захрипел под Высоцкого. Мещерский разом оглох. Марта что-то продолжала говорить по телефону, закрыв ухо ладонью. Ее жених наклонился к ней, потягивал из высокого бокала тоже совсем не дешевый нефильтрованный «Эрдингер» и слушал. Юлия Медовникова, точно породистая гончая, так вся и подалась вперед, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорила ее приятельница. А с эстрады неслось: «Над колыбелькою склонясь, земная женщина поет: не знаю я, кто твой отец, в какой сторонке он живет. Вдруг встал в дверях на склоне дня страны неведомый жилец – не бойся, милая, меня. Я сына твоего отец».
Мещерский горько пожалел в душе, что спас этого типа, оказавшегося таким кошмарным, хрипатым и сентиментальным бардом. Только звезд сельской самодеятельности, перекладывающих на доморощенную музыку свои ночные вирши, тут не хватало! А Дергачев пел: «В погожий, ясный день я заберу его с собой. И научу в волнах нырять. И пенный побеждать прибой».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком,