Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник). Александр Иличевский
в мертвое мясо. Люди выдалбливали в известняке ниши, в которых хоронили умерших…
Одним из самых вычурных способов основательно зарыться в землю было воспользоваться ходами главного силового коммутатора. Расположенный за Университетом на улице Герцена, в мышином здании, оснащенном рабоче-крестьянским барельефом, он походил на гигантскую трансформаторную будку. Все высоковольтные приводные магистрали центрального метро коммутировались в его компактных недрах. Через тамошние подвалы можно было попасть в туннели силовых линий, связанных в реки кабелей, объятых кожухами изоляций. Вдоль этих мастодонтов, вблизи которых ломило темечко и сводило шею, можно было пробраться в самые дебри, в самую сердцевину метро, густота разветвлений в которой достигала максимума.
Вообще-то вся система подземных туннелей была большей частью системой бегства. Гражданской обороной здесь не пахло: это были крысиные ходы скорейшего предательства. Номенклатура всегда жаждала обезопасить себя на все случаи жизни. 16 октября 1941 года, день панической эвакуации чиновного скота, навсегда остался в народной памяти. «Да и сейчас власть отлично понимает, что управление пустотой самое эффективное, – думал в сторону Королев. – Свалить туннелями, да только и оставить по себе, что пустые голубоглазые “воронки” с зашторенными окнами. Они поверху разъезжают с кортежами и вгоняют народонаселение в любовь и ненависть…»
Королев давно потерял ориентир, с некоторых пор он и не пытался оценивать свое местоположение. В тот или иной день, когда требовалось подняться на поверхность, чтобы пополнить запасы спичек, батареек, сухарей, орехов и сухофруктов, он просто выходил наружу и уже не удивлялся тому, что он в Царицыно, или в Южном порту, или в тылу пустырей Мичуринского проспекта. Выражение лица его было измененным. Это заметно было по взглядам людей.
Выходы на поверхность всегда представляли собой одно и то же: неприметную шахту, спрятанную под канализационным сливным люком в коллекторе, обыкновенном коллекторе, в котором после дождя протяжным зверем бурлила и пенилась вода, сшибала с ног и, отплясывая вокруг пустыми пластиковыми бутылками, нырявшими и дрожащими в воронках круговерти, уносилась, мельчая, куда-то дальше… Сколько ни искал, в убежищах никаких грандиозных запасов еды найти не мог. Видимо, все эти запасы пошли на продажу в голодные первые годы перестройки. Он вспоминал вкуснейшую тушенку с промасленной буренкой на этикетке, с крышки которой прежде надо было оттереть слой солидола. Он вспоминал пюре из хлопьев сублимированной картошки, засыпанной в фольгированные мешки из хрустящего полиэтилена. Он проникал в огромные, как стадион, помещения, уставленные бесконечными рядами трехъярусных нар, оснащенных панцирными кроватными решетками. Оголодавший, рыскал в этом голом бетонном пространстве – пустом и одновременно непроницаемом: нога проваливалась в растягивающуюся кроватную сетку, и он падал, подымался, как на пьяном батуте, запрокидывался,