Мифы Ктулху (сборник). Говард Лавкрафт
не до такой же степени! Иногда, чувствуя ирреальность игравшейся драмы, я задавал себе вопрос, уж не померещились ли мне все эти фантасмагорические силы, но потом думал о записи на фонографе, и это совсем сбивало меня с толку.
Я мог ожидать от Экли чего угодно, но не такого письма! Проанализировав свои впечатления, я определил в них две фазы. Первая – если считать, что Экли был и остался в здравом уме и твердой памяти, то происшедшие изменения были необъяснимы. Вторая – никто не назвал бы нормальными или предсказуемыми изменения в стиле Экли, его умонастроении и языке. Казалось, коварные мутации уже затронули глубинные основы его личности и их воздействие было столь очевидным, что эти фазы никак не соединялись. Одна исключала другую, наглядно демонстрируя отклонение от нормы. Выбор слов, орфография – все сделалось не таким, как раньше. Я с профессиональной чуткостью к стилю проследил различия и понял, что лишь мощнейшая эмоциональная встряска могла вызвать столь радикальный поворот. Однако в ряде отношений письмо было вполне типичным для Экли. Та же старая страсть к бесконечному, та же пытливость ученого. Я ни минуты не верил в подделку или хитроумную замену письма. В этом случае он не стал бы меня приглашать, чтобы я сам убедился в правдивости его рассказа.
Я не поехал в субботу вечером, продолжая обдумывать содержание письма. В его подоплеке угадывалась борьба светлых и темных сил. Я уже устал от быстрой смены чудовищных предположений, возникавших в моем сознании в последние четыре месяца, и размышлял над новыми, потрясшими меня фактами медленнее обычного. Сомнения чередовались с готовностью поверить Экли, но так бывало и прежде, когда он сообщал мне о чудесах. Однако с недавних пор любопытство начало вытеснять тревогу и замешательство. Неважно, был Экли безумен или нормален, произошла ли с ним настоящая метаморфоза или он просто успокоился, – главным было то, что в своих увлекательнейших исследованиях он сменил перспективу. Его страхи – не будем гадать, реальные или мнимые – сразу уменьшились, а все внимание переключилось на открывшиеся перед ним космические бездны и недоступные людям знания. Я тоже стремился к неведомому, и потому наши пламенные мечты совпадали. Когда Экли удалось разрушить чудовищный барьер между мирами, я почувствовал неподдельное волнение. Уничтожить дурацкие, надоевшие границы времени и пространства, отбросить, как ненужный хлам, законы природы, ощутить связь с бескрайними просторами, приблизиться к тайнам бесконечности – да, для этого стоило рискнуть жизнью, подвергнуть испытанию разум и душу! И Экли уверял меня, что угрозы больше нет, а иначе он не стал бы приглашать меня, после того как я столь долго отказывался к нему ехать. Я подумал о том, что он может мне поведать, и оцепенел, представив себе, как сижу в уединенном доме и слушаю человека, накануне беседовавшего с инопланетянами, а на столе, рядом с нами, – пластинка и груда писем, в которых он делился со мной своими наблюдениями.
Итак, в воскресенье утром я отправил Экли телеграмму. В ней говорилось, что мы можем встретиться в Брэттлборо в следующую среду