Цель неизвестна. Марик Лернер
привычный к подобным стычкам, – а мне поперек горла эти радости.
Это, видимо, мой путь, и придется его пройти в общей толпе. Аж воротит. Никогда не старался быть одним из. Не выделяться – это другое. Растворяться – никогда. Я в душе все одно правильным швейцарцем или немцем стать не смогу. Есть вещи, получаемые в детстве, и воспитание с раннего возраста закладывает очень определенный фундамент. Зря я, что ли, столько русских стихов помню?
– Мишанинские денисовских всегда бивали, – провозгласил тятя, уже откровенно натравливая. – На Курострове мы лучшие.
Пока что я поймал очередную порцию информации. Деревня наша Мишанинская, и живем мы на острове. Куры? Ладно, мелочь. Камни в воде почему-то опрядыши, и это на мой слух нормально. А озерцо неподалеку – ламбина. Так положено, с детства знаю. В смысле, с его, организма младенчества, не моего. Хотя уже и сам не разбираю, где чье иногда. Так что, может, никаких кур и не имелось, а тоже древнее название.
– Иди, сынок, и всем покажи! Мы тоже придем.
Глава 6. Буйный
Оказывается, тятя не оговорился. Всей семьей прибыли полюбоваться на драку на берег реки. И не одни наши. Тут собралось помимо жителей деревень еще куча всякого народу, судя по разговорам. Немаленьких размеров толпа – похлеще, чем давеча в церкви. И то – гулянье с танцами, песнями, и даже особо ушлые продают горячие пироги и пиво с квасом.
По дороге меня пару раз окликнули, поинтересовались самочувствием и проводили добрыми пожеланиями разбить парочку голов. Причем все больше девушки. Без особого смущения и подмигивая, требовали показать кулаки и гнать чужинских аж до самых Колмогор. Название отозвалось во мне чем-то приятным. Зато будущее мордобитие абсолютно не вдохновляло, но общий настрой не позволял дезертировать или постоять в сторонке. Почему-то все деревенские были убеждены в моем непременном участии в столь волнительном мероприятии.
«Стенка», вопреки паническим призывам Северьяна срочно-срочно нестись, началась далеко не сразу. Сначала мы, молодые парни, собрались у реки в две большие группы, под предводительством нескольких местных ухарей. Эти в основном были возрастом постарше и явно в авторитете. Демонстрируя кулаки, доходчиво разъясняли: пускать в ход ноги, свинчатку, палки категорически воспрещено. Бить ниже пояса – тоже запрет.
Мне изрядно полегчало. Все же не до смерти, и калечить не станут. А синяк можно и пережить.
Кто поведет себя неподобающим образом, будет навечно облит презрением, провозгласил умник. Не этими словами, но с таким смыслом.
– Говорят, говорят, – прошипел рядом один из парней, – а у прошлом годе Устима подрезали. И кто?
– А то не знашь, – с презрением ответили сразу двое. – Савичи. Счеты у них с тем.
– Вот и гнать их!
– Так и не пускают.
Меня очень утешило, что после моей смерти кого-то не пустят в драку. Ах, он бедолага. Совсем обалдели люди добрые, каким местом думают.
– Упавшего не бьют, присевшего не трогают, – продолжал между тем настырно разъяснять правила мужик.