Ислам. Цивилизация, культура, политика. Майсем Аль-Джанаби
и смерти, то есть из «вечной» предпосылки мифологии и логики. Безотносительно к способам раскрытия данного единства оно всегда оставалось дилеммой «начала – конца», которая независимо от степени ее осознания прямо или опосредованно присутствует в сознании мусульманина, в используемых им коранических образах и символах. Последние вращались, как правило, вокруг оппозиции восхода – заката, знания и невежества, дня – ночи, солнца – луны, света – тьмы, неба – земли; призванные раскрыть глубочайшие и наивысшие моменты бытия, они превращают их тем самым в знаки умеренного мировидения, вытекающего из крайностей движения души и тела, небесного и земного[59]. Хотя клятвы днем и ночью, звездами и небесными телами, солнцем и луной представляют собой пережитки языческой символики, влияние последней на определенные разумом стыки и сопряжения физического и метафизического служило формированию монотеистического видения цели и смысла истории. Коран клянется «луной и ночью, когда она поворачивается, и зарей, когда она показывается»[60], «солнцем и его сиянием, и луной, когда она за ним следует»[61], «местом заката звезд», «Господом востоков и западов»[62], то есть, целостностью бытия, в котором начало и конец символизируют постоянное изменение смыслов. Их движение, согласно логике монотеизма, полагает интенцию сознания, ищущего истинное Начало всего и, тем самым, вырабатывает неизбежность осознания ценности потустороннего существования души, ибо, «когда небо раскалывается, и когда звезды осыпаются, и когда моря переливаются, и когда могилы переворачиваются, тогда узнает душа, что она уготовила вперед и отложила»[63].
Однако эта неизбежность, сопутствующая существованию вещей и человека, не тождественна языческому (джахилийскому[64]) року, сопутствующему Времени (Дахр). Скорее, она является телесно-духовной трансформацией смысла Вечности. Дело в том, что арабское язычество рассматривало время как единственную силу существования вещей и человека. Следовательно, все и вся лишь миг в нем. Тем самым, оно сводило начало и конец к вечно преходящему мгновению. Отсюда – основополагающий принцип жизни и смерти, который звучит: «Это ведь только наша ближняя жизнь; умираем мы и живем; губит нас только время»[65]. Другими словами, основополагающий смысл времени – в его способности разрушать и созидать компоненты мироздания. Ислам противопоставил бездушно-холодному джахилийскому пониманию Времени согретое душой человеческой божественное время, констатируя, что «день у господа – как тысяча лет из тех, что язычники считают»[66]. Тем самым ислам пытался объединить ограниченное и бесконечное в человеческом видении смысла жизни и смерти. Если смерть для джахилийского сознания есть конечный удел человека и неизбежное действие времени, то ислам придал этому уделу бесконечную размеренность, включив смерть в смысловой ряд поступков человека. Он поддерживал убежденность в том, что «все смертны, и никому
Эта умеренность проложила себе дорогу в том числе и к фразеологии сур и айатов. Последние, как правило, состояли (в оригинале) из двух либо четырех рифмованных слов. Эта форма отвечала единству бинарных и противоположных компонентов фраз и тем самым влияла на формирование психологического фона. Доказательством этого могут служить сотни айатов, особенно мекканских, о различных аспектах морали, бытия и метафизики. Например, в суре «Ночь» сказано:
или в суре «Раскалывание»:
Коран. 74:32–34.
Там же. 91:1–2.
Там же. 56:75.
Там же. 82:1–5.
Джахилия – период доисламского арабского язычества. В мусульманском понимании асоцируется с невежеством и неверием.
Коран. 45:24.
Там же, 22:47.