Элегiя на закате дня. Олег Красин
Николай, до которого дошло дурачество Федора Ивановича, знал, конечно, гораздо больше, чем Тютчев – труды шефа жандармов Александра Христофоровича30 не проходили даром, – большинство почтовых отправлений, а в особенности письма внутреннего смутьяна Чаадаева, перлюстрировались в обязательном порядке.
Итак, Вигель вынужден был ответить: «Милостивый государь Петр Яковлевич. Часу в девятом утра 14 ноября, когда еще был я в постеле, прислали мне, неизвестно от кого, свиток бумаги… Развернув свиток, как в изображении, так и в деликатности поступка узнал я истинного христианина, кроткого сердцем, незлобивого, и человека, высокою своею светскою образованностью, ныне уже столь редкою, украшающего московское общество. Стихи, которые нашел я на обертке, весьма правильны и милы: но чьи они, вероятно, того же человека, которому стоило хорошенько заняться русским языком, чтобы и на нем показать совершенство слога…».
Ошеломленный Чаадаев наскоро отписался: «М. г. Филипп Филиппович. Портрета своего я вам не посылал и стихов не пишу, но благодарен своему неизвестному приятелю, доставившему мне случай получить ваше милое письмо. Этот неизвестный приятель, сколько могу судить по словам вашим, выражает собственные мои чувства. Я всегда умел ценить прекрасные свойства души вашей, приятный ум ваш, многолюбивое ваше сердце…»31
Участвовавшая в этой забаве и собственноручно писавшая поздравительное сообщение Эрнестина Фёдоровна, поведала об истории в свете, правда, серьёзным образом затушевав их личное участие с Фёдором Ивановичем.
Шутка понравилась. Император от души посмеялся подстроенному обмену любезностями между двумя врагами, поскольку терпеть не мог Чаадаева, считая его в некотором роде умалишенным.
Тютчев же иронизировал дальше: «Я предложил Чаадаеву заказать новые оттиски портрета, – сообщил он Эрнестине Фёдоровне, насмешливо поблескивая стёклами очков, – ибо, лавки, торгующие достославными ликами Петра Яковлевича, осаждаются толпой и дальнейшее промедление может вызвать большое волнение народных масс».
Салон Карамзиных-Мещерских
В отличие от Тютчева, перед Еленой Денисьевой двери большинства светских собраний остались закрытыми. Нельзя сказать, что её отвергали сплошь все знакомые Тютчева – в присутствии Елены Александровны Федор Иванович встречался с некоторыми влиятельными издателями, крупными сановниками вроде Делянова32 или Каткова33.
Она поддерживала близкие отношения с Георгиевскими, жившими в Одессе. Среди них она чувствовала себя как в родной семье, ведь женой Георгиевского была её единокровная сестра Мари.
Нет, не все сторонились Елену Александровну, не все подвергали её остракизму. И всё же, всё же…
Салон Екатерины Мещерской был одним из тех салонов, вбиравших в себя лучшие умы столицы, в которых любил бывать Тютчев, но куда доступ для Лёли был закрыт. Вместе с тем, к середине пятидесятых
Граф Бенкендорф Александр Христофорович (1782 – 1844 гг.) – военачальник, шеф жандармов и одновременно Главный начальник III отделения Собственной Е.И.В. канцелярии.
Чаадаев П. Я. Полн. собр. соч. и избр. письма. В 2 т. М., 1991. Т 2. С. 232.
Граф Делянов Иван Давыдович (1818—1897гг.) – государственный деятель Российской империи, камергер, был директором Публичной библиотеки, министром народного просвещения.
Катков Михаил Никифорович (1818 – 1887гг.) – известный русский публицист, издатель, литературный критик. Редактор газеты «Московские ведомости».